Вечные времена

— Испекут пирог со «счастьями», — продолжал Лесник. — Для каждого будет. И для тебя тоже, Сеиз, слышишь? — Сеиз кивнул, взгляд его немного оживился. Лесник прибавил: — Может, еще обойдется, Сеиз, ты не сдавайся!

Умирающий перевел взгляд на лицо бабки Недели в зеленом сиянии глаз, и черты его немного разгладились. Нос еще не совсем заострился, — подумал с надеждой Лесник, — может, еще выкарабкается.

— Не сдавайся, Сеиз! — Он погладил все еще теплую костлявую руку. — Мы для тебя тоже положим «счастье» в пирог. Я лично выберу кусок пирога и принесу тебе. Не сдава^я, слышишь! Может, обойдется…

— Нет, Лесник… — с трудом произнес Сеиз, — но ты… ты… при… принеси мне… мое «счастье»… хорошо?

— Хорошо, — сказал Лесник и, вынув блокнот, записал:

«Сеиз — «счастье».

НАЧАЛО

Недьо постучал в ворота. Немного подождал: в доме было тихо, никакого движения. Он снова постучал: опять тишина. Наконец послышался скрип открываемой двери, шаги, звон упавшего котелка. Появилась бабка Неделя. По смущенному лицу Недьо она сразу поняла, в чем дело, но все же спросила:

— Началось?

— Вроде да, — пробормотал он.

— Сейчас иду, — сказала она.

После сна с совой Дачо проснулся. Провел рукой по лицу в поисках ран — сова долго и сильно клевала его в лицо — но ран не было. Услышав стук в соседние ворота, Дачо встал с постели и подошел к окну.

— Началось, — сказал он жене.

— Что? — сонно спросила та. — Дождь?

Ей как раз снилось, что на улице жара, как-то по-особому парит, а на горизонте собираются тяжелые тучи.

— Да нет, — толкнул ее Дачо, — никакой не дождь, а Зорка рожать собралась. Недьо пришел за бабкой Неделей.

— Ой! — вскрикнула жена и соскочила с постели.

Пока Дачо будил Лесника, она сбегала к Графице. Та разбудила Спаса, а Спас — Босьо. Графица сбегала к Оглобле, а потом к деду Стефану. Услышав на улице голоса, Гунчев вместе с Американцем разбудили Йордана-цирюльника, которому как раз снилась восхитительная женщина — крупная, сильная; четвертая его жена тоже умерла, и все говорили, что это он ее уморил, как и трех предыдущих. Генерал вообще еще не ложился. Он встал из-за пишущей машинки, не успев прочесть написанного. Председатель услыхал под окном шум и голоса и подумал, что, как и в прошлом году, загорелась кооперативная солома, и вытащил из-под подушки револьвер. В домах, что стояли в верхней части улицы, уже зажигались лампы, старухи поднимались с постелей, старики надрывно кашляли. Село проснулось среди ночи, все еще укрытое снегом, хотя с вечера было слышно, как бушует южный ветер на перевале, а известно, что если он спустится вниз, в село, от снега не останется и следа. Генерал надел старую шинель и вышел; по улице шли люди, и он пошел вместе с ними; одни тихо разговаривали, другие молчали, еще не до конца проснувшись. Перед домом Недьо скоро собралась целая толпа. Зоркин дом был темным. После женитьбы Недьо разобрал ограду между двумя дворами, но со стороны улицы все оставил по-старому, и сейчас у них было двое ворот и два дома, а двор один. Люди входили в ворота, искали местечко посуше, хотя ничто не предвещало дождя. Все село собралось во дворе Зорки и Недьо.

— Фельдшер Кольо, как назло «только что уехал на курсы. — с досадой говорил Лесник. — Надо было вызвать из Златаново акушерку. Бабка Неделя уже плохо видит, да и вообще…

— Бабка Неделя, Лесник, — повитуха что надо! — заявила бабка Анна и пошла в дом — помогать. Вслед за ней двинулись бабка Велика, бабка Петра, бабка Ралка, бабка Черна, бабка Дамяница. Графица и Стояна пошли было за ними, но Председатель их остановил.

— Хватит там народу, — сказал он, застегивая дубленый полушубок. — Вы что, совещание хотите устроить?

— Хорошо, — отозвалась Графица, — но ведь и мы можем чем-то помочь — воды принести или еще что…

— Там есть кому это сделать, — успокоил их Председатель. — Мы уже дали соответствующие распоряжения, образована бригада по оказанию помощи. Если потребуется, пошлем и вас, а пока стойте и помалкивайте.

Но помалкивать никому не хотелось. Одни толпились, тихо разговаривая, у сараев и под навесами, другие топтались в снежном месиве посреди двора. Завывание южного ветра утихло, слышался звон капели, кашель, треск зажигаемых спичек. Пахло печным дымом, который из-за безветрия стелился по земле, прижимаясь к закопанным виноградным лозам, табаком, овчиной и еще многим другим. Люди принюхивались к этим запахам и удивлялись, как давно они не собирались вместе. А посреди зимней ночи и вовсе никогда не собирались. Потому-то им и не хотелось молчать. Даже Улах испытывал желание сказать что-то, но не знал что именно. Директор бывшей школы учитель Димов взволнованно прошептал:

— Это первые роды за столько лет!

— А Улах? — напомнил Спас.

— Улах не коренной житель, — сказал Лесник.

— Ты что хочешь этим сказать? — почувствовал себя задетым Председатель. — Я тоже не коренной житель Еще чего не хватало — делить людей на коренных и не коренных жителей! В нашей республике все граждане равны!

— Конечно, равны, — спокойно произнес Лесник, — но население состоит из различных слоев.