Вечный день

Вечный день

Берлин I {1}

Из темных складов вскатывались смоленые
Бочки[1] в пустые баржи. Буксир
За буксиром тянули их, и грива дыма
Оседала сажей на масляную волну.

Два парохода, и оба с музыкою,
Ломали трубы о выгибы мостов.
Дым, сажа и вонь ложились на сточную
Воду[2] из дубилен для бурых шкур.

По всем мостам, под которыми буксирчик
Волочил нас, сигнал откликался на сигнал,
Нарастая, как в барабанных пустотах.

Мы отцепились и медленно по каналу
Потянулись к парку.[3] Над ночной идиллией
На дымной трубе высился фонарь.

Берлин II {2}

Мы лежали на кромке, в белой пыли,
Высоко над улицей. Внизу, в теснине, —
Несметные людские потоки и толпы,
А вдали, на закате, — исполинский Город.[4]

Набитые людом, утыканные флажками,
Повозки протискивались меж пеших.
Омнибусы, набитые до самых крыш,
Автомобили с воем и бензиновой вонью —

Все текли в каменный океан.[5]
А по долгим берегам безлистые, голые
Деревья чеканились филигранью ветвей.

Круглое солнце свисало с неба,
Красными стрелами бил закат,
И дремотным светом кружились головы.

Дачный праздник {3}

Пестрыми гроздьями на длинных проводах
Поразвесились лампочки над клумбочками,
Над зелеными заборами, и с высоких столбов
Светятся сквозь листья электрические бобы.

На узеньких дорожках — жужжащий говор.
Гремят барабаны, дудят жестяные
Трубы, взлетают первые ракеты,
А потом рассыпаются в серебряный дождь.

Под троицыным деревом[6] пара за парой
Топчутся по кругу, пилит скрипач[7]
А дети смотрят, разинув рты.

В синем вечере дальние облачки —
Как будто дельфины с розовыми гребнями,[8]
Одиноко застывшие в темном море.

Поезда {4}

Клубы дыма, розовые, как весна,
Быстрые выдохи из черных бронхов
Паровозов, опускаются на могучую
Реку, гремящую ледоходом.

Зимний день, оседающий над простором,
Далеко просвечен их огненным золотом
Над снежной гладью, за которой в сумерках
Красное солнце окунается за леса.

Поезда грохочут по верстам, по насыпям,
Режущим лес полосами дня.
Дым их встает, как пламя,

Разевая клюв под восточным ветром,
И шумит к закату, как мощный гриф,
Широкогрудый, золотоперый.

Берлин III {5}

Дымовые трубы меж землей и небом
Взваливают и держат свой зимний груз —
Сумрачную палату о черном куполе,
Чей нижний край — как золотая ступень.

Вдали, где Город иссякает в отливе
Голых деревьев, домишек, сараев, заборов,
И по мерзлым рельсам, пыжась и тужась,
Только тащится длинный товарняк, —

Там дыбится плитами погост для бедных,
И покойники смотрят из своей дыры
На красный закат, крепкий, как вино.

Сидя под стеною, плечо к плечу,
Они вяжут из сажи на голые черепа
Колпаки для старой битвенной Марсельезы.[9]