Вечный день

В трущобе, в переулочном мусоре,
Где большая луна протискивается в вонь,
С низменного неба свисая, точно
Исполинский череп, белый и мертвый, —

Там сидят они теплой летней ночью,

Выкарабкавшиеся из подземных нор,
В отребьях, расползающихся по швам,
Из которых пухнет водяночное тело.

Беззубый рот пережевывает десны,

Черными обрубками вздымаются руки.
Сумасшедший на корточках гнусавит песню.
У старика на темени белеет проказа.

Дети с переломанными руками и ногами

Скачут, как блохи, на костылях
И ковыляют, один другого громче
У чужого прохожего клянча грош.

Из харчевни воняет рыбой.

Нищие злобно смотрят на кучи костей.
Они кормят потрохами слепца,
А он отплевывается на черную рубаху.

Старики утоляют своих старух

В канавах под мутным фонарным светом.
Тощие младенцы в трухлявых люльках
Пищат вперебой, ищут ссохшуюся грудь.

Слепой шарманщик на широкой черной подстилке

Ручкою накручивает "Карманьолу",[16]
А хромой с перевязанною ногою пляшет,
Сухо прищелкивая ложечками в руке.

Из глубоких дыр ползут самые дряхлые,

На лбах — фонарики, как у горняков:
Хилые бродяги,
Рука на посохе — кожа да кости.

Ночь светлеет. Колокола колоколен

Звонят ко всенощной нищенским грехам.
Отпирают двери. В темном проеме —
Бесполые головы, морщинистые от снов.

Над крутой лестницей хозяйское знамя —

Мертвая голова и скрещенные берцы.
Заглянешь — увидишь: спят, где повязал их
И переломал их адский аркан.[17]

В городских воротах, напыжив брюхо,

Карлик стоит, красуясь во всем красном,
И смотрит в зеленый небесный колокол,
Где неслышно мчится за метеором метеор.[18]

Демоны городов {11}