Тирцы наблюдают за сооружением дамбы без особого страха и по мере сил мешают. Однажды сделали тендер из старой галеры и подожгли им ночью две осадные башни, которые стояли на конце дамбы, прикрывали рабочих. Пакости поменьше совершали каждый день и в таких количествах, что говорить о них стало дурным тоном в македонской армии. Солдаты уже не верят, что когда-нибудь захватят остров. Не будь позади победы над персами и богатой добычи и ожидания новых, давно бы разбежались. Тем более, что знают, что у острова есть опыт тринадцатилетней осады армией Навуходоносора, так что тирцы к полугодичным потугам Александра Македонского относятся с насмешкой, не знаю, правда, насколько искренней. Они уже поняли, что македонскому царю попала вожжа под хвост, что просто так отсюда не уйдет.
По моим сведениям на захват острова осталась пара недель. Поэтому я и приехал к дамбе. Предыдущие недели и месяцы предпочитал наблюдать издали. Нас не привлекали ни к осаде, ни к присмотру за рабочими, а проявлять инициативу в армии глупо, поскольку она наказуема не только исполнением, но и ожиданием других инициатив.
Я поворачиваюсь к Пармениону, в компании которого и его многочисленной свиты наблюдаю за работами, и спрашиваю:
— Когда пойдем на штурм?
— Скоро, — коротко отвечает старый командир.
Наверное, и сам не знает точную дату. В последнее время отношения между ним и царем стали еще хуже. Парменион был против осады, считал, что надо двигаться вперед, захватывать другие территории Державы Ахеменидов, пока Дарий не очухался от поражения и не набрал новую армию. Александр Македонский придерживался противоположной точки зрения: Тир должен быть захвачен и жестоко наказан в назидание другим. Как по мне, правы оба, но один — царь, спорить с ним глупо. Второй раз они схлестнулись, когда пришло посольство от царя царей Дария, который предлагал Александру все уже завоеванные земли плюс Египет, свою дочь в жены и выкуп в размере десять тысяч талантов серебра за захваченных в плен его мать, жену, двух дочерей и сына. У персов талант серебра был в полтора раза тяжелее золотого и равнялся примерно тридцати трем с половиной килограммам. Я попытался представить, сколько места займут триста тридцать пять тонн серебра, но не смог. Парменион был за то, чтобы заключать с персами мирный договор, а Александр отказался. Мне кажется, македонский царь в решении любого вопроса действовал по принципу «Если Парменион «за», то я «против».
— Со дня на день, — добавляет командующий левым крылом, который, благодаря сильной интуиции, угадал мои мысли и решил доказать обратное — продемонстрировал свою информированность. — Первыми пойдут гетайры и педзетайры (македонцы-фалангисты).
— Пожелаем им удачи, — ровным тоном произношу я.
Парменион тоже македонянин, причем старой закалки. Как и царь Александр, он считает своих земляков самыми лучшими воинами, которым сейчас просто не повезло с предводителем. Сколько я уже видел таких самых лучших воинов!
— Да, удача им не помешает, — соглашается старый командующий.
Я спросил его не просто так. Заметил, что все наши планы быстро становятся известны осажденным. Кто-то из приближенных царя сливает информацию, преднамеренно или просто чрезмерно болтлив. Как и тирские новости сразу доходят до македонских ушей. В семье не без предателя. Недавно пришло забавное известие, что какому-то знатному тирцу приснилось, будто их бог Решеф, которого греки именуют Аполлоном, собирается покинуть остров. Наутро мраморную статую бога приковали к алтарю золотой (бог все-таки) цепью и повесили на груди табличку с надписью «Приспешник Александра».
Каким способом происходит обмен новостями — не знаю. Вариантов множество, начиная с голубиной почты и заканчивая рыбаками из деревни, рядом с которой мы живем. Они резко разбогатели. И это при том, что рыбы стали ловить намного меньше. Я сразу догадался, что зарабатывают на доставке воды и еды на осажденный остров. Сам когда-то занимался подобным, правда, в больших размерах. Поскольку мне это жить не мешало, делал вид, что ничего не знаю.
На следующий день, когда по моим предположениям весть о предстоящем штурме должна была добраться до осажденных, я «вдруг» узнал о ночном заработке рыбаков, о чем и сказал их предводителю по имени Хирам — сорокашестилетнему худощавому мужчине, загоревшему до черноты — закончив свою речь словами:
— Представляю, что с вами сделают македонцы, если узнают, что помогаете их врагам.
На самом деле македонцы знали о тайной помощи осажденным и некоторые, самые ушлые, даже наваривались на этом, поставляя перевозчикам еду по завышенной цене для перепродажи.
— Зачем им знать?! Мы можем договориться, — быстро нашелся Хирам.
— Можем, — согласился я, — только не этот раз заплатите не продуктами, а делами — отвезете нас этой ночь на остров.
— Ночью будет штурм? — задал вопрос финикиец.
— Нет, штурм будет днем, и без нашего участия, — ответил я. — Мы наведаемся туда всего лишь за добычей. Твои люди получат часть ее, если сделают все правильно. Отхватите напоследок. Все равно остров скоро падет.