– Как мои успехи? – спросила она, оборачивая свои уши холодным полотенцем из холодильной камеры, которую она оставила в моей машине.
– Двадцать две минуты и восемнадцать секунд, – сказал я, глядя на свой секундомер.
– Есть еще над чем поработать, – пожав плечами, сказала она, и я заглушил двигатель. Затем Конни повернулась и направилась вдоль поля, опоясанного рядом плакучих берез. Это было приглашением присоединиться к ней, и я, посмотрев по сторонам и никого не увидев, вылез из машины и пошел за ней. Она вела лапой по верхам пшеницы, колыхавшейся на легком ветру, и мы шли по тропинке, которая вела нас к далекому шпилю Клагдэнгл-он-Эрроу мимо амбара Кинтли – полуразрушенного строения, которое в былые дни было излюбленным местом подростков. Оно находилось достаточно далеко, чтобы скрыться от глаз взрослых, но не так далеко, чтобы до него нельзя было добраться на велосипедах. Здесь я впервые поцеловал девушку – Исадору Фэйрфакс, ныне вторую миссис Маллет, – и здесь же Норман в порыве ярости ударил Джеймса Брайанта длинной балкой от подмостков – эпизод, который, как мы всегда считали, стал причиной многочисленных эпилептических припадков Джима и его ранней смерти в двадцать два года.
– Ну, – сказала Конни, – так и почему же мистер Ллисъ снял обвинения?
– Он хотел, чтобы ты и я продолжили общаться, как и до этого. Он сказал, что ты…
– Что?
– Что ты… подсадная крольчиха. Что ты переехала в дом напротив, чтобы соблазнить и использовать меня. Возможно, чтобы при помощи моего служебного допуска получить доступ к серверам Крольнадзора.
Она остановилась, повернулась ко мне, озадаченно склонив голову набок, и ее уши упали вперед.
– Ты тоже так думаешь?
– Я не знаю, что думать. У меня есть допуск, ты – крольчиха, через месяц начнется Переселение…
– Я всегда думала, что мы можем быть вместе, Питер, с самой первой нашей встречи в университете. Не знаю как, почему и правда ли это возможно, но глубоко внутри я всегда это чувствовала.
Я тоже это чувствовал, но не знал, стоит ли оно того, чтобы рисковать жизнью на дуэли. Док был военным, а я пару раз выигрывал соревнования по стрельбе. В школе я стрелял из пистолетов.22 калибра, но дуэль на тяжелых кремневых пистолетах – это же совсем другое дело. Я вряд ли смогу победить. Возможно, в этом и заключался их план.
– Что еще сказал мистер Ллисъ? – спросила она.
– Что я должен дать нашим отношениям развиться и посмотреть, что я смогу выведать о тебе, о планах по гражданскому неповиновению и срыву Переселения, и, в особенности, о преподобной Банти. Он сказал, что если я не стану сотрудничать, то он вырвет мне глаз. Я согласился ему помочь, но теперь рассказываю тебе, чтобы ты поняла – я не крыса.
– Я рада, – сказала она. – Спасибо.
Она остановилась у входа в амбар. Дубовая перемычка сгнила и отчасти обвалилась, и несколько кирпичей угрожающе висели над входом.
– Заходи, – сказала она.
– Знаешь, что, – с большим трудом сказал я, – я правда не думаю, что это хорошая идея.
– И я уважаю тебя за это, – сказала она, – но это не то, о чем ты думаешь. Я хочу, чтобы ты кое с кем встретился.
– С кем?
– Верь мне.
Внутри нас ждали мужчина-человек и крольчиха, оба сидевшие на остатках телеги для сена. Когда я играл здесь, будучи ребенком, она была почти целой, но теперь от нее осталась лишь полуразвалившаяся рама. Подойдя ближе, я увидел, что человек – это Патрик Финкл из Агентства по поддержке кроликов. Он встал, когда мы подошли, улыбнулся и шагнул вперед, чтобы пожать мне руку. Его белоснежно-белая спутница-крольчиха была в очках в роговой оправе и одета в стиле Беатрис Поттер – голубой сарафан в цветочек и большой бант из такой же ткани между ее ушей. На них обоих были походные ботинки, а на земле рядом стояли два рюкзака.
– Здравствуйте, мистер Нокс, – сказал Финкл. – Рад наконец-то с вами познакомиться. Я довольно часто вижу вас по пути на работу в Крольнадзор.
Он сжал мою руку между двумя своими – я почувствовал отсутствие больших пальцев, и от этого у меня по спине пробежал мерзкий холодок. Финкл был первым, кто отрезал себе пальцы, чтобы показать свою приверженность делу кроликов. И хотя кто-нибудь мог возразить, что большие пальцы и использование орудий труда были такой же характерной чертой нашего вида, как уши для кроликов, Финкл не просто лишил себя сноровки – он сделал заявление о нашей человечности и отказался от нее. Вмиг мое первичное отвращение превратилось в понимание и отчасти даже восхищение. Я глубоко вдохнул и выпрямился.
– Зовите меня Питер, – сказал я. – За один лишь разговор с вами мне грозит немедленное увольнение.
Он невесело улыбнулся.
– Я никому не скажу, если вы не скажете. Вы ведь хотите посмотреть на мои отрубленные пальцы, верно?
– Это так очевидно?
– Боюсь, что да. Не стесняйтесь, все этого хотят.