Вечный кролик

– Даже если он посадит Банти под замок, проблемы все равно будут, – сказал Финкл. – Большой Кроличий Совет утвердил планы по гражданскому сопротивлению, так что каждого кролика придется тащить в Уэльс силком одного за другим. А это будет крайне дорогим удовольствием, не говоря уже о кошмаре в СМИ.

– Поскольку Сметвик и мистер Ллисъ поставили на кон Переселения собственные репутации, – прибавила преподобная Банти, – они захотят завершить его любыми возможными способами. А при поддержке более полутора тысяч лисов и десяти тысяч оперативников Крольнадзора ситуация может сложиться очень неприятная.

Я тоже это понимал, ничего нового они не сказали. Думаю, АКроПаСК рассчитывала, что если дело дойдет до борьбы, то врожденное неприятие конфликтов у кроликов и врожденная склонность к конфликтам у Крольнадзора все решат.

Разговор прервался на одну или две минуты, пока преподобная Банти резала почти не раздавленный пирог с орехами, но вскоре снова завязался. Мы узнали, что Банти выросла в колонии и творила чудеса с тех пор, как закончила среднюю школу, став главной претенденткой на роль новой главы духовенства после смерти предыдущей Банти – пятой после Очеловечивания. Наша встреча была больше похожа на светскую беседу, а не на серьезное обсуждение, и в какой-то момент я спросил Финкла, не хочет ли он, чтобы я что-нибудь для них сделал.

– Вообще-то нет, – сказал он. – Я просто хотел с вами познакомиться. Узнать соседа Конни получше, посмотреть, что вы можете нам предложить. Теперь же я хочу, чтобы вы продолжали сотрудничать с мистером Ллисъом. Если хотите, можете рассказать ему об этой встрече. Поговорив со мной, вы не преступили закон, а лишь совершили маленькое должностное нарушение.

– Вы уверены? – спросил я, расстроившись, что не смогу им помочь.

– Мы уверены, – сказал Финкл. – Вы можете рассказать ему и про Банти тоже. Только перед этим дайте нам четыре часа, чтобы уехать.

– И все? – сказал я.

– И все.

Пока мы ели вкусный ореховый пирог, испеченный сыном мужа дочери сестры матери преподобной Банти, преподобная Банти и Конни рассказали нам о жизни в колониях, которые, несмотря на недостаток свободы и ограниченное пространство, были единственными местами в Соединенном Королевстве, где можно было жить исключительно по кроличьим принципам социального равноправия.

– Они иногда бывают навязчивыми и зачастую непреклонными, – сказал Финкл, – но, пожив в обеих системах, я считаю, что страна, управляемая по кроличьим принципам, стала бы шагом вперед. Хотя, честно говоря, я не уверен, что наши мозги заточены под такой режим. Большинство людей, конечно, от природы рождаются порядочными, но некоторые запрограммированы быть полнейшими сволочами, и часто чаша весов склоняется в их сторону.

– Порядочные люди чаще всего готовы поддержать правое дело, – сказала преподобная Банти, – но дальше слов дело обычно не идет. Вы уничтожаете экосистему безо всякой на то причины, если только не считать ваше ложное чувство судьбоносности человеческой экспансии. Но пока вы не перестанете болтать о проблеме и не почувствуете искренние угрызения совести, ничего не изменится.

– Совесть – а по-другому это и не назвать – штука хорошая, – сказал Финкл. – Правильная, и она работает. Совесть – это чувство, позволяющее критически подойти к самому себе, а это ведет к озарению, раскаянию, возмущению и, наконец, к осмысленному действию. Мы не ждем, что толпы людей смогут подняться и совершить этот непростой путь эмоциональной честности, – многие проходят этап озарения, но навеки застревают на раскаянии. Однако мы живем с надеждой.

– Я понимаю, – сказал я, чувствуя, что мне тоже еще предстоит совершить переход к раскаянию.

– Это еще одно доказательство того, что движущей силой Очеловечивания была сатира, – сказала Конни, – хотя если это так, то мы не знаем, кому она должна была пойти на пользу.

– Уж точно не людям, – сказал Финкл, – ведь сатира должна иронично подчеркивать недостатки, чтобы помогать кому-то стать лучше, а присутствие кроликов сделало людей только хуже.

– Может быть, в человека изначально заложена такая реакция на возможную угрозу, – предположил я, – хотя, честно говоря, я знаю множество людей, которые утверждают, что «не имеют ничего против кроликов», но при этом молчат и никак не пытаются противостоять окружающей их лепорифобии.

– Или, может быть, это просто комедия ради смеха, и ничего более, – прибавила Конни. – Или еще более бестолковая сатира, вызывающая только пару смешков и небольшое или среднее возмущение, за которыми следует лишь еще больше разговоров и ноль действий. Такое… пустое остроумие.

– Может быть, небольшое дуновение в морально верном направлении – это большее, на что следовало надеяться, – задумчиво прибавил Финкл. – Возможно, этим и занимается сатира – не изменяет уклад целиком, но подталкивает коллективное сознание к справедливости и равенству. А ореховый пирог еще остался?

– Боюсь, я съел последний кусок, – сказал я, – но я спрашивал, не хочет ли его кто-нибудь.