– О чем?
– О моей боевой подруге. О той-кому-нужно-подчиняться. Ну, ты понял, о супруге моей.
– Слушай, – сказал я, ожидая неприятностей, – все это – огромное недоразумение.
– О, я знаю, – с улыбкой сказал он, кладя мне на плечо могучую лапу. – Конни объяснила мне, что произошло, и мы хорошенько посмеялись. Я могу говорить с тобой прямо?
– Конечно.
Он опустил глаза и задумчиво постучал когтями по линолеуму.
– Я стреляю уже не так метко, как прежде, и рано или поздно окажусь на рассвете на каком-нибудь туманном болоте, глядя в дуло пистолета, который будет держать какой-нибудь самоуверенный молодой кролик с твердой рукой. А мои секунданты будут уверять меня, что все хорошо, хотя я буду знать, что это не так.
Он уселся за кухонный стол.
– Я не хочу оказаться одним из тех жалких бывших альфа-самцов, которые живут в одиночестве с такими дырявыми ушами, что в них капусту можно отжимать, и где каждая дырка – вечное напоминание о любви, за которую он боролся, но в итоге потерял.
– Я не совсем понимаю, к чему это.
– Ты с Конни, похоже, на короткой ноге, и я бы хотел, чтобы ты держал меня в курсе тех ее интрижек, которые, как ты считаешь, могут оказаться чем-то
– Я понял, о чем ты, – сказал я, – но мне не очень хочется шпионить за твоей женой.
– Когда любишь, это не шпионство. Я бы попросил Бобби, но эти двое неразлейвода, а Кент… В общем, этот мальчишка – неисправимый копатель. Ты знаешь, что, когда он рядом, мне приходится прятать все лопаты?
– Удивительно.
– Вот именно, – сказал Док, готовясь уходить. Он заметно повеселел. – Удивительно. Ты ведь будешь рассказывать мне про Конни, верно? Мне нужно как-то сохранить брак, при этом
– Сделаю, что смогу.
– Молодчина, – сказал Док. – Кстати говоря, ты не видел Бобби? Пока я был в Херефорде и забирал Конни из застенков, она собрала вещи и ушла.
– Нет, – сказал я, сообразив, что она могла узнать о раскрытии личности Харви и догадаться, что ее, наверное, станут допрашивать следующей. Мне показалось странным, что наши дочери вместе скрываются от Крольнадзора.
– Вот и хорошо, – сказал он, улыбнулся мне, прыгнул в дверь и меньше чем через десять секунд продолжил возиться в саду.
Я услышал новости о том, что «Две ноги – хорошо» проводят демонстрацию у Колонии № 1, когда делал себе запеканку на обед. Примерно двести сторонников превосходства гоминидов собрались у входа в колонию, разозленные тем, что обыкновенным трудящимся людям отказывают в минимальных социальных благах, в то время как кроликов переселяют «в роскошное место». И хотя демонстрация была воинственной и громкой, она не была незаконной, и полиция с Крольнадзором, похоже, не собирались ее разгонять. Учитывая связи мистера Ллисъа с «Две ноги – хорошо», я не мог не подумать, что на самом деле это не демонстрация, а просто осада и способ не дать преподобной Банти перемещаться по стране и распространять, по словам Сметвика, «опасные призывы к мятежу».
Я только поставил запеканку в духовку, когда раздался звонок в дверь. Я подумал, что это может быть Конни и что она звонит из вежливости, но это была не она. Это были Виктор и Норман Маллеты.
– А, – настороженно сказал я, – добрый вечер.
– Добрый вечер, Питер. Что случилось с твоим глазом?
– Напоролся им на гвоздь.
– Ох. Мы можем войти?
– Вообще-то нет. Вы сказали, что у меня есть сорок восемь часов, чтобы съехать, а затем сдали меня с потрохами Крольнадзору. У меня есть еще восемь часов, чтобы не выполнить ваше требование, так что до этого времени можете оставить меня в покое.
Виктор и Норман переглянулись.
– Думаю, наши слова о сорока восьми часах, чтобы съехать, были выдернуты из контекста, – сказал Виктор. – Думаю,
– Это не объяснение, а полный бред.
– Да… Мы как раз пришли, чтобы все прояснить.
– Хорошо, тогда позвольте-ка мне спросить: каков был контекст, когда твой сын намалевал на двери моего гаража «зайцеблуд»?
– Он же извинился и все закрасил, – сказал Виктор. – Если посмотреть на это с положительной стороны, тебе еще и гаражную дверь покрасили.
– Ты прав, – сказал я. – На самом деле я должен вам спасибо сказать. Слушайте, я пятьдесят лет живу в этой деревне. Я здесь родился. Я знаю всех, кто здесь живет, и все знают меня. И хотя Муч Хемлок немного заносит вправо, я думал, мы все можем жить дружно вне зависимости от политических взглядов. Но стоило появиться семейству кроликов, и все начали сходить с ума.
– Ну, да, – сказал Виктор, – об этом мы и подумали. Норман и я решили, что мы… поторопились, осудив тебя и Кроликов, и нам бы хотелось принести извинения.