Вечный шах

"двойки" до Олега на радиаторе "Нивы" - эти три  часа  довели  Виктора  до

полного раскардаша чувств и отчаянной раздражительности.

     - Говно, по-моему, - громко поделился он своими впечатлениями.

     - Ну, зачем же вы  так,  Виктор  Ильич!  -  укорила  беспокоящаяся  о

душевном  равновесии  режиссера  монтажор.  -  Это   даже   не   подложено

по-настоящему, да еще с запасными дублями...

     - Писать надо хорошо,  -  тут  же  обратился  к  приему  "сам  дурак"

режиссер. - Развел розовые просоветские сопли, а я расхлебывай.

     - Сопли? - поинтересовался, что режиссер расхлебывает, Виктор.

     - Надо же было мне, дураку, браться за это дело! - вопил режиссер.

     - Ну и не брался бы. Кто тебя заставлял? -  Виктор  сегодня  не  знал

пощады.

     - Ты, ты! Своими литературными фейерверками! А сдуешь словесную  пену

на съемке - под ней пшик, пустота!

     - Это тебе не чернуху, не голых баб в дерьме снимать!  Здесь  головой

работать надо, думать, чувствовать, искать. - Виктор встал. -  Теперь  без

меня. Все, ухожу.

     - Куда?

     -  Туда,  куда  зовет  меня  мой  жалкий  жребий,   -   застеснявшись

собственного пафоса, шутейно, цитатой из Островского,  ответил  Виктор.  И

режиссер опомнился:

     - Ну, поорали и будя. Что делать, Витя?

     - Ты - снимать, я - писать.

     - Ну, это само собой, - режиссер Андрей тоже встал, взял Виктора  под

руку и вывел в коридор, где зашипел как змея (чтобы враги не  слышали):  -

Пойми же ты, все будет в  полном  порядке,  если  мы  сделаем  то,  что  я

задумал. Две сцены с тебя, Витя, только две  сцены.  Представляешь:  хаос,

кровавая каша проклятой этой гражданской войны, безнадега, грязь  и  вдруг

всадник на белом коне, Георгий Победоносец, поражающий гада  копьем  веры,

чистоты, справедливого возмездия. В мечтах, во сне  ли,  наяву,  но  надо,

чтобы явился всадник на белом коне, он должен явиться, Витя!

     - Каким образом? - спросил Виктор.

     - Вот ты  и  подумай,  -  Андрей  заговорил  погромче.  -  Мы  сейчас

консервируемся не две недели из-за неготовности декораций, я смотаюсь дней

на десять в одно место, отдохну слегка от суеты, а ты тут подумай,  ладно,

а? Я вернусь, засядем денька на три и запишем все как надо.

     - Ладно, подумаю, - чтобы отвязаться, согласился Виктор. - Далеко  ли

собрался?

     - Да нет, недалеко. Без определенного адреса. В леса, на  природу,  -

бегло ответил Андрей и напомнил: - Только ты думай, думай, по-настоящему.

     - Понарошку думать нельзя, Андрюша. Ну, бывай, натуралист,  -  Виктор

поспешно,  чтобы  не  остановил  его   в   последний   момент   выдающийся

кинематографист, пожал ему руку и зашагал по длинному коридору монтажной.

     - Ты еще будешь хвастаться знакомством со мной,  -  весело  прокричал

вслед ему режиссер.

     Считая, что оторваться от  хвоста  проще  в  пешеходном  перемещении,

Виктор  оставил  машину  на  приколе.  Когда  гортранспортом  добрался  до

киностудии, хвоста не замечал - или его не было, или хорошо вели. А сейчас

доставали его нахально: знакомый "Запорожец", не таясь,  шел  за  тридцать

четвертым троллейбусом, который вез Виктора к Киевскому вокзалу.

     Комфортно, в автомобиле, вести себя Виктор решил не позволять. Сейчас

пешком,  только  пешком,  чтобы  притомились   развращенные   механическим

преследованием жертвы сытые топтуны. Пусть возвращаются  к  истокам  своей

профессии, пусть действительно топают. Ножками.

     Виктор был ходок в переносном и прямом смысле этого слова.  Он  любил

ходить, ходить по Москве. Центр, который от  Кремля  до  Камер-Коллежского

вала знал, как мало кто теперь. На это и надеялся, твердо решив оторваться

от хвоста не то, чтобы ему очень нужно было, а так, чтобы не поняли, с кем

имеют дело.

     По Бородинскому  мосту  перешел  Москва-реку,  поднялся  к  гостинице

"Белград", для развлекухи зашел в бар к знакомому бармену,  не  пил  -  не

хотелось, потрепался с барменом-фаталистом  о  жизни-жестянке  только  для

того, чтобы те на улице беспокоились - ожидая.

     Следующий номер программы - Арбат. Зашел  в  Смоленский  гастроном  -

очереди были, а продуктов  не  было,  заплатив  тридцать  копеек,  посетил

кооперативную художественную галерею,  в  грузинском  доме  попил  цветной

вкусной  водички,  потоптался  в  трех  букинистических  магазинах,  а   в

перерывах  между  посещениями   этих   объектов   увлеченно   рассматривал

произведения арбатских умельцев во всех жанрах.

     И все это время его вели. Одного из ведущих Виктор  засек  сразу.  Да

могучий с  жирком  амбал  и  не  скрывался  особенно.  Его  усатая  морда,

полуприкрытая черными очками и кумачовой каскеткой с длинным козырьком, на

которой значилось "Red wings", периодично маячила  за  викторовой  спиной.

Заметный гражданин. А снял очки, скинул каскетку, отклеил усы -  узнал  бы

Виктор его после этого? Вряд ли. Но на всякий случай...

     - Ты сними, сними меня, фотограф! -  безуспешно  подражая  Пугачевой,

спел Виктор гражданину, обвешанному разнообразными фотокамерами.

     - Каким желаете быть? Цветным? Черно-белым? - осведомился фотограф.

     - Красивым, - ответил Виктор на вопрос, каким он желает быть.

     - Ну, это само собой, - уверил фотограф. -  Для  подчеркивания  вашей