Вечный шах

     - Правда? - робко удивилась поп-звезда и очень обрадовалась.

     Сидели за столом, попивали винцо, лабухи трепались на собачьем  своем

языке, а Виктор улыбался, до  конца  расслабившись.  В  половине  десятого

Алена, услышав  одиночный  получасовой  удар  старинных  напольных  часов,

скомандовала:

     - Закругляемся. - И поднялась из-за стола.

     - Лене  завтра  надо  хорошо  выглядеть,  -  объяснил  причину  столь

бесцеремонного  прекращения  застолья  самый  тихий  из  присутствующих  -

звукоинженер, муж поп-звезды.

     Виктор опять подошел к окну. "Запорожец"  слегка  отъехал  в  глубину

переулка, в тень, подальше от яркого фонаря. Виктор решился.

     Лабухи деятельно собирали свои манатки, когда он сказал им:

     - Ребятки, вы бы не могли мне помочь?

     -  Они,  в  количестве  двенадцати  голов,  ведомые  Аленой,   пешком

спустились широкой  барской  лестницей  и  плотной  гурьбой  выкатились  в

переулок. Подростки, увидев Алену живьем, восторженно завизжали и окружили

ее, размахивая бумажками, косынками, майками, на которых она должна  была,

обязательно должна, оставить  свою  драгоценную  роспись.  Алена  вошла  в

интенсивный  свет  фонаря,  образованной   ею   кучей   перекрывая   обзор

"Запорожцу".

     А плотная гурьба лабухов, успешно закрывая Виктора,  двигалась  вдоль

шеренги  иномарок.  Иномарок  было  шесть,  и  шестеро  их  хозяев  звучно

открывали дверцы, небрежно кидая на задние сиденья свой лабужский багаж  и

усаживаясь на передние за штурвалы своих транспортных средств. По  очереди

салютуя короткими гудками  героической  и  демократичной  Алене,  иномарки

колонной двинулись на Полянку.

     На полу двадцатилетнего "Мерседеса", шедшего в колонне третьим, лежал

Виктор. У Садового колонна распалась, - иномарки поехали каждая по  своему

маршруту: и направо, и налево, и к Даниловской площади.

     Клавишные довезли его до центра, до Армянского переулка. Выскочив  из

"Мерседеса" и сразу же нырнув в проходной двор,  Виктор  двинулся  к  дому

закоулками, петляя как заяц - еще и еще раз проверялся.  Малым  Кисловским

вышел к Рождественскому бульвару и, наконец, вздохнул  облегченно,  потому

что хвоста - он теперь знал это точно -  не  было.  Имело  смысл  отметить

успех. Он глянул на часы. Было четверть одиннадцатого. Пустят.

     Он условным стуком постучал в намертво  закрытую  дверь  пиццерии,  и

податливый швейцар тут же открыл. Узнал, ощерился от  удовольствия  видеть

Виктора - часто ему перепадало от писательских щедрот.

     Поздоровавшись,  Тамара  у  стойки,  не  спрашивая,  налила  ему  сто

пятьдесят коньяка и сделала выговор:

     - Забывать нас стали, Виктор Ильич.

     - В киноэкспедиции был, - объяснил свое долгое отсутствие Виктор.

     - А что-нибудь новенькое написали? - вежливо поинтересовалась Тамара.

Он в подпитии дарил ей свои книжки, а она их читала.

     - Скоро напишу, - пообещал он. Он всем что-то обещал - и устроился за

столиком у стойки. Под половину  шоколадки  "Аленка"  малыми  дозами  (под

каждый шоколадный фабрично обозначенный прямоугольник -  доза),  употребил

за час сто пятьдесят, а  потом,  после  недолгих  колебаний,  еще  сто.  В

одиннадцать  пиццерия  закрывалась,  и  засидевшихся  посетителей   громко

выпроваживали.  На   него   всего   лишь   укоризненно   смотрели.   Щедро

расплатившись с Тамарой, Виктор покинул заведение последним.

     Поднявшись  по  полуподвальной  лесенке  на  тротуар,  он,  особо  не

высовываясь, осмотрел бульвар.  Пустыня.  С  некоторых  пор  Москва  после

десяти  вечера  каждодневно  становилась  пустыней.  Разграбленный  кем-то

город, боящийся новых грабежей. Хотя и грабить-то уже нечего.

     Виктор перебежал бульвар - ни души, ни души не было  на  бульваре!  -

вбежал в арку полумертвого, ждущего ремонта  дома  и  очутился  во  дворе,

сплошь перегороженном заборами. Единственное, что пока строили строители в

этих местах, были заборы. Русский человек терпит заборы только потому, что

в них довольно легко  делаются  дырки.  Через  ведомые  ему  дырки  Виктор

просочился в сретенские переулки.

     Начинался район, который выглядел  палестинскими  кварталами  Бейрута

после интенсивного обстрела израильской артиллерией. Но не снаряды и бомбы

разрушили  эти  кварталы.  Испоганили,  варварски  использовав  эти  дома,

палисадники, дворы, люди, которые,  сделав  это,  оставили  сердце  Москвы

умирать в одиночестве.

     Виктор прыгал через  канавы,  взбирался  на  кучи  мусора,  шагал  по

трубам, вырытым из земли, обходил неизвестно кем брошенные здесь  тракторы

и бульдозеры. Выбрался, слава богу, на сравнительно ровный  пустырь  перед

Последним переулком.

     - Кузьминский! - нервно позвал его высокий мужской голос.

     В паническом страхе Виктор неловко развернулся и, зацепившись  носком

ботинка за торчавший из земли кусок проволоки, рухнул  на  битые  кирпичи.

Падая, увидел темного человека, бежавшего к нему через пустырь  и  услышал

очередь, которая частыми вспышками исходила  из  предмета  в  руках  этого

человека. Взвизгнув, Виктор на четвереньках со страшной быстротой  кинулся

к спасительному железному трактору, за который можно спрятаться. Спрятался