Вечный слушатель

Мы падаем, опять встаем,

Ни в чем уже не ждем поблажки,

Лишь, озаряя окоем,

Меняем страны, как рубашки.

Вступаем в ночь, как в полынью,

Вконец не ведая маршрута.

Тот, кто забыл страну свою,

В стране усопших ждет приюта.

БРАТСКАЯ МОГИЛА

Вонзаю лопату в песок и в гравий,

Знаю - не вскрыть могилу - не вправе,

Ибо что мне осталось, в конце концов,

Кроме как видеть своих мертвецов?

И мне ни шагу не сделать отсюда:

Здесь виден отблеск былого чуда,

Здесь - голос отца и ласковый взгляд,

Здесь - материнских волос аромат,

Все это - в воздухе, а не в яме,

И не должно умереть с сыновьями.

Усопшие, дайте поверить мне,

Что с вами встречусь там, в глубине,

Заранее жребий счастливый приемлю:

Дорогу найти, и уйти под землю,

Последняя радость: в конце концов

Успокоиться возле родных мертвецов.

Покуда живу, останусь при деле:

Чтобы даты стереться не смели,

Чтоб хотя бы память была жива

О тех, над кем разрослась трава.

Радость единственной доброй вести:

Вместе страдали, покоятся вместе,

Усопшие жмутся друг к другу, пока

Бросаю комья земли и песка:

Знаю, мертвым глина и гравий

Станут отчизной, данной въяве,

Тем, кто вместе страдал, да будет дана

Одна земля и смерть одна.

ЛЮЦЕРНА

Расцветет по весне,

Лето, будто в огне,

Осень седая

Петь так хочется мне,

О, как хочется мне!

Убеждая. Страдая.

Мы поем ввечеру,

Песнь звенит на ветру

Задушевно и верно.

Так мы грезим, дремля.

Над покровом - земля,

А покровом - люцерна.

ЭПИТАФИЯ ДЛЯ БРАТСКОЙ МОГИЛЫ

Кто жил, страдал и здесь погиб когда-то?

Где высечены имя или дата?

Отдельной - ни о ком не сыщешь вести.

Страдали вместе и почиют вместе.

Да будет вам венцом небесной славы

Вся эта ширь полей, ветра и травы.

БАШНЯ

И зорко, и ожесточенно

Ты, башня, ждешь в дали степной

Меня, ватаги обреченной

Бойца, забытого войной.

Ты в милосердии сурова,

Стоишь, как дольний мир, стара,

И ты меня принять готова,

И тьма твоя ко мне добра.

Тебя не защищают рати,

Кто умер - сам к тебе придет,

Молчанье здесь взамен печати,

Для верного распахнут вход.

Переживут твои причалы

Агонию тщеты мирской.

И гость последний, запоздалый,

Войдя в тебя, найдет покой.

СМЕРТЬ В ПУСТЫНЕ

Вдали посеяна судьбой

Смерть над рекою голубой,

И ястребы в лазурном поле

Ландскнехты смерти, и не боле;

И месяц, проповедник старый,

Спеша к воде, наводит чары;

И сердце мается мое

Как заржавелое копье:

Там, в тростниках, клонясь ко сну,

Воды иль пепла я глотну?

ЧАС ПЕПЛА

Израненный, усталый, слабый,

В час пепла я сижу на пне,

Внимая мудрый голос жабы

И утопаю в тишине.

О нет, меня будить не надо!

Мне с каждым мигом все слышней

Трясины гулкая отрада,

Последний сон последних дней.

ОСЕННЕЕ РАВНОДЕНСТВИЕ

С теплом давно пора проститься,

Плащ осени то бур, то ал;

Ветрами воет смерть, как псица,

День равноденствия настал.

Повсюду - лишь печаль и злоба,

Дряхлеет плоть, душа болит.

И осень, словно доску гроба,

Туманами страну скоблит.

В СТРАНЕ БЕСЦЕЛЬЯ

В стране бесцелья, где мысль плетется

Вкруг времени, то есть - вокруг колодца,

Я питье подносил, подчиняясь закону,

Порой - когорте, порой - легиону.

И гунна, с коня безжалостно скинув,

Я пить принуждал из тех же кувшинов,

В той стране, где не знали о времени люди,

Пусть каплю его, но сберег я в сосуде.

ДАКСКИЙ КУВШИН

Обернись, коричневая глина,

Круглым телом дакского кувшина,

На гончарном круге зреет чудо:

В грубой персти - контуры сосуда.

Жизнь и гибель в полость входят ныне:

Гибнет мир, - жалеть ли о кувшине?

Но хранит он, звонкий и нетленный,

Тяготу и пустоту вселенной,

И в его глубины время вложит

Все, что было, - все, что быть - не может.

ЧЕРНАЯ ЦЕРКОВЬ

Мастерку жестокому в угоду,

Колокольня рвется к небосводу.

Стрельчатые своды облегли

Шпиль ее подобием петли,

Ряд столпов, столетьям непокорный,

Ввысь уносит кровлю Церкви Черной.

Гром органа - и приемлет тьма

Вечный свет единого псалма,

Глыба камня, грешная, благая,

Дремлет, край родной оберегая.

ДРЕВНИЕ МОНЕТЫ

Горсть позеленевших медяков,

Ты хранишь в себе следы веков:

Лики Августов и Птоломеев,

Идолов, пророков и злодеев,

И сверкает в неизменном свете

Все, что начеканил царь столетий.

Фениксы пылают на кострах,

Но по краю - прозелень и прах,

Ценности, упавшие в цене:

Ярь-медянке не лежать в казне.

ЧЕРНОМОРСКИЕ РАКУШКИ

Данники зноя и стужи,

Влажные монастыри;

Известь коростой - снаружи,

Ветер и небо - внутри.

Детища влаги бездонной,

Гневом Нептуна больны,

Согнуты в рог для тритона,

В серп восходящей луны.

Слух истомленной Вселенной

Ваши изгибы хранят;

Белый Спаситель на пенной

Влаге - взнесен и распят.

Синего, древнего дома

Не позабыть никогда.

Нежно прибоем несома,

К берегу рвется звезда.

РУКИ ДЮРЕРА

Навек разъединились руки,

Любовь пришла, любовь ушла,

Остался пепел от разлуки,

Но песней ожила зола.

В наигорчайшей из агоний

Сердца уходят в забытье,

Лишь Дюрер вновь сведет ладони,

Благословить чело твое.

РОДНИК ЛУНЫ

В реки, в пруды

Лейся, пьяня:

Кладезь воды;

Кладезь огня.

В море и в лес

С черного дна

Втуне с небес

Льешься, луна.

Минул закат

Каплями рос

Звезды летят

Каплями слез.

Тягость беды

Останови

Клятвой воды,

Клятвой любви. ИЗ ПОЭТОВ ШВЕЦИИ

ЭВЕРТ ТОБ

(1890 - 1976)

ВСТРЕЧА В МУССОНЕ

Мы шла в муссоне вдоль Сомали,

при полном фрахте, натяжеле,

и бриг "Тайфун" увидали вдали:

он шел из Ост-Индии к Капской земле.