Вечный слушатель

С желтым крестом лазурный стяг

мы немедля вскинули над собой;

выбросил, нам отвечая, чужак

финский: на белом - крест голубой.

Мы пары спустили, чужак - паруса,

как можно ближе сошлись корабли:

почту возьмем, постоим полчаса,

мы в шлюпке на веслах к финнам пошли.

Мы подплыли; финны бросили трос,

наш помощник четвертый отправился к ним.

Вижу: на руслени - шведский матрос,

Фритьоф Андерссон - сколько лет, сколько зим!

Плаваешь - то муссон, то пассат,

чаще тропики видишь, чем берег родной.

Я удивлен и, конечно, рад,

что старый приятель передо мной.

- Я в Шанхае влип, я сидел без гроша,

я заложником выкупа ждал много дней,

но дочь у хунхуза была хороша,

и, - сказал Фритьоф, - я женился на ней.

Она в Сингапур мне сбежать помогла,

я без паспорта вышел на рыночный торг,

вдруг подходит ко мне - ну и дела!

шведский консул, Фредрик Адельборг!

"Старина Фритьоф Андерссон, привет,

ты зачем в Сингапуре?" - спросил Адельборг.

"Я с Желтой реки, - отвечаю, - нет

ни гроша у меня, хочу в Гетеборг!"

Ну, одели меня - не прошло и дня,

справили паспорт, дали взаймы,

жена Адельборга поила меня

чаем - и славно болтали мы!

Тут палубным взяли меня как раз,

было с фрахтом в Сиаме немало возни:

львы, тигры, слоны - Гагенбеков заказ,

в Гамбурге будешь, к нему загляни.

Только в рейсе вовсе пришлось тяжело:

южней Цейлона мы влипли в циклон,

клетки звериные поразнесло,

шторм, представляешь, а на палубе слон!

Смешались волны, звери и мы,

капитанскую рубку смыло к чертям,

слон поспихивал буйволов с кормы,

мачты порушил - амба снастям!

Гагенбековских служащих съели львы,

шимпанзе механику вышиб мозги,

и пока я не снес ему головы,

мерзавец все дергал за рычаги.

Не обезьяна, а бог судьбы!

Ну, в живых остались лишь я да слон.

Не видать Малабара бы нам, если бы

не подул юго-западный муссон.

Ну, прощаться пора - выбирают трос.

- Слон-то, приятель, достался кому?

- Видишь ли, это - особый вопрос,

встретимся снова, вернемся к нему.

Паруса обрасопив, они пошли,

поди-ка, успей про все расспроси!

Лишь песня в муссоне летела вдали:

- Rolling home, rolling home, across the sea!

Расстаемся, но я сосчитал сперва

паруса: вот бом-кливер, вот контр-бизань,

круглым счетом их было двадцать два,

а кругом - синева, куда ни глянь.

БАЛЛАДА О ГУСТАВЕ БЛУМЕ

ИЗ БУРОСА

Наш "Горный скиталец" стоял в тот раз

в Сан-Педро, газолином грузили нас.

Там встретился в доках я с моряком

он с братом моим был во Фриско знаком.

В жизни немало подобных встреч.

Густав Блум его звали - о нем и речь.

Он был из Буроса; я пронес

с корабля контрабандою кальвадос.

Обошлось в таможне без передряг,

мы оставили порт и зашли в кабак

Блуму был известен любой притон,

в Голливуд попадешь иль в Уилмингтон.

"Я матросом был в девяностом году,

нашу "Клару" чуть не затерло во льду,

был капитан далеко не трус,

но погиб и он, и помощник, и груз.

Я на шканцах старшим остался с тех пор,

пошли мы по компасу на Лабрадор,

в Нью-Йорке меня отпустил судья,

пошел в Австралию боцманом я.

А там - золотой лихорадки разгар.

Я решил: попробую снять навар.

В Нарроумайне я рылся в песке,

вернулся в Мельбурн - миллион в кошельке.

Ловлей жемчуга стал я пытать судьбу

и вылетел с делом этим в трубу,

в Квинсленде женщину я повстречал

на полмиллиона карман полегчал.

Я завяз у фиджийки этой в сети,

двух парней родила она, черных почти,

но третий мальчишка сверкал белизной,

я подался во Фриско, и он со мной.

Там я бойню завел, а при ней - магазин,

за прилавок встанет, думал, мой сын,

но лишь пил досветла он и спал дотемна,

белокож, синеглаз, а душа - черна.

Он в Синг-Синге сейчас, худой, как скелет,

мне ж в магазине продыху нет,

но черные дети ему неровня,

в Южных Морях не бесчестят меня!

И вот я туда стремлюсь со стыдом,

там у черных детей мой счастливый дом,

оттенок кожи не сущий ли вздор?

Лучше черный трудяга, чем белый вор!.."

ХАРРИ МАРТИНСОН

(1904-1978)

ПОГТ ПАЯЦ

Пусть - ни звука, ни слова

о житье, о бытие.

Шлягер - слышишь ли - новый

запел шансонье.

Жизни знаю я цену,

радость - в вине.

Для чего же геенну

малевать на стене?

В сердце - песня и трепет.

Ни тревоги в уме.

Лепет в мире, лишь лепет.

Звезды, звезды во тьме.

ЭПИЛОГ

К цели на ощупь ищем дорогу:

в ответ нам - ветры

летят, рыдая,

чтоб сгинуть вскоре.

Благочестивые, рвемся к богу:

в ответ нам - реки

шумят, впадая

в пучину, в море.

Бредем по пустыне в жгучую даль мы,

единственный компас - наша мечта.

Но едва зашумят над оазисом пальмы

постигаем: чаша не испита,

с новой надеждой вперяем взгляды

в рыжий простор беспощадной хаммады.

Говорок проходит по каравану,

мы снова смотрим в море песка.

Короче не стала тропа к Иордану,

мираж растаял, цель далека.

Ропот рождается поневоле:

затем ли живем, идем - для того ли?..

Где виснет над севером, скованным стужей,

сиянья полярного бахрома,

на юге, в пустыне, где крик верблюжий

возвещает о жажде, сводящей с ума,

никто не сумел разыскать доселе

разгадки, нашей конечной цели.

Говорок проходит по каравану,

мы снова смотрим в море песка.

Короче не стала тропа к Иордану,

мираж растаял, цель далека.

Но вперед, от восхода и до восхода,

бредет караван человечьего рода. ИЗ ПОЭТОВ ДАНИИ

ХАЛЬФДАН РАСМУССЕН

(1915- 2002)

КОЕ-ЧТО О ВСЕМОГУЩЕСТВЕ

Пересекаю робкой походкой

луг, что подснежниками зарос,