Вечный слушатель

Сверкающий резьбой, и мрамором, и златом,

Где на любом шагу - ступени, тайники,

Чьи погреба темны, чьи залы высоки,

Чьи балки в росписях, а вид дозорных башен

Для ока пришлеца и радостен, и страшен,

Где ни один слуга не смеет встать с колен,

Завидя, что грядет владыка сюзерен,

Из чьих высоких стен взирают сквозь бойницы

Тяжелых кулеврин ужасные зеницы;

Где спорные дела решаются всегда

По справедливости законного суда.

Как птица на заре ширяет без усилья,

Готовясь в воздух взмыть, распластанные крылья,

Вот так и мой корабль, чаруя очеса,

На райны высоко возносит паруса,

Дубовый исполин неспешно снасти травит

И поперек валов к далекой цели правит;

Так точно, как пловец, раздетый донага,

Едва оглянется назад, на берега,

Всю мощь и ног и рук тугим даруя водам,

Так в плаванье корабль стремится полным ходом.

Вот голубь, кажется, восщебетал вдали;

Трикраты слышен клик: "Салют, констапель! Пли!"

Далекий зов рожка - и раздается эхом

Глухих рыданий звук, смешавшийся со смехом.

Нет, в море никакой не высветит Фарос

Всех тех опасностей, которые матрос

В минуту грозную обязан грудью встретить,

Чтоб их преодолеть, чтоб доблестно ответить

На бешенство стихий. Он говорит не зря,

Что знает наизусть все звезды, все моря

И все прибрежия. Сколь много саг изустных

Возможно бы собрать о кормщиках искусных,

Как тот или иной счастливый путь сыскал

Средь грозных отмелей и смертоносных скал.

Все ужасы Харибд, все Сцилл водовороты,

Пучины жуткие, в которых тонут лоты,

Буруны пенные - дурных вестей гонцы,

Слепые отмели, надводные гольцы,

Ветра, сулящие в пути одно лишь худо,

Чрезмерная жара и тягостная студа,

Мгла, непрозрачная для самых зорких глаз,

Тоска полночная - "собачьей вахты" час,

Шуршанье тяжких волн среди пустой равнины,

Их вечный переплеск - и хрупкость древесины,

Которой моряки вручили жизнь свою;

Томление по тем, кто ждет в родном краю,

С детьми и женами прискорбная разлука,

Рутина странствия, безмерная докука,

Подгнивший такелаж, подпорченность харчей,

Болезни, множество нежданных мелочей,

Тайфуны, наконец, угроза флибустьеров

Все, что растет в умах до сказочных размеров.

Однако - небосклон уже все мене хмур.

И роздых нам сулит учтивый Палинур:

Встречает ныне тех, кто морю бросил вызов,

Страна смиренных волн и благодатных бризов.

Убавя паруса, ослабив грота-шкот,

Отрадно созерцать форштевня гордый взлет,

Покуда Гелиос, сверкнув прощальным взглядом,

Уступит Небеса блистательным Плеядам.

Весь небосклон - в звездах. Бездействует штурвал.

Обвисли паруса. Корабль заштилевал.

Но буря, зародясь у скал, в прибрежной пене,

Уже приблизилась, и в небе звезд все мене.

И шорохи опять плодятся над водой;

Весь океан укрыт туманною грядой,

Неся и шторм, и хлад, и град, и дождь, и вьюгу,

Востоку - Запад враг, враждебен Север - Югу,

Зефира Эвр на бой, безумствуя, зовет,

Точит слезу Борей. Рыдает грозный Нот

Прибой, обрушившись на Сирты и на мели,

Язвит прибрежия чем доле, тем тяжеле;

Эола истерзав, первичный Хаос путь

Изыскивает, чтоб весь мир в себя вернуть,

Но тою же Эол ему монетой платит;

С приливом спорит вихрь, и волн громады катит.

Но какова судьба, скажите, корабля,

Что ввергнут смерти в пасть, разверстую, бурля?

Он сбережен сухим: стараньями матросов,

Уборкой парусов, работою насосов;

Корабль в опасности уже со всех сторон,

И мнится - сам Нерей вот-вот утратит трон;

Вот - мачтою корабль прокалывает тучи,

Тотчас же - прямо в ад несется с водной кручи,

Страх перед бездною людей объял сейчас;

Лжет рулевому руль, а штурману - компас.

Смолкают музы здесь. Вот так во гневе яром

Случается восстать турецким янычарам,

Вскипеть, взреветь, взроптать, возжаждать всей душой

Кровавый самосуд устроить над пашой.

Но гнев морских богов смирить, спасенья ради,

Умеет Тифий мой, простившись с частью клади;

Он мачт не пощадит, когда велит нужда;

Все лишнее пожрет пусть алчная вода.

В снастях он слышит вой ветров, лихих и шалых,

Ни солнца он не зрит, ни маяка на скалах,

Лишь изредка ему, как грозный знак, блеснет

Перун Юпитера чрез темный небосвод;

Вот утро, наконец, невзрачное настало,

И тот, кто уцелел, глядит вокруг устало.

Безжалостна судьба: разгул ночных часов

Не уберег ни рей, ни мачт, ни парусов;

На скалах, на песке спасенные созданья

Дрожат в отчаянье и страждут состраданья;

В волнах скользит доска, лежат вповал на ней

Кто мертвый, кто живой - полуживой, точней;

Другие, обретя последнюю отвагу,

Из шлюпки яростно вычерпывают влагу,

И тщетным выстрелом доносит вдаль мушкет

Мольбу о помощи - спасенья в море нет.

Не чудо ли, Протей, что эти люди ныне

Еще не сгинули в разгневанной пучине?

Не меньше ужасов, коль скоро мой пинас

То к небу, то к земле свершает страшный пляс,

Готовят якоря, но стать на них не может;

Скалистый брег, явясь, гребцов обезнадежит,

И Кавр безжалостный, воспряв из глубины,

Их в пене погребет вспружиненной волны.

И день, и два, и три пучины полны гнева,

Измученная снасть дымит от перегрева,

И загорается, и рвется, будто нить:

Не сплеснить бедную, и нечем заменить.

Чтоб упредить сию беду хотя отчасти,

Потребно отдых дать переслужившей снасти:

По палубе разнесть, терпя любой ценой

Опасность гибели, влекомую волной.