Вечный слушатель

Но ты заслужишь рай, трудясь своим горбом,

Нам это не к лицу, а ты - рожден рабом.

По доброй воле ты обязан мчать вприпрыжку!

Животное бежит, забывши про одышку,

Про кашель и про пот, - торопится в грязи.

Коль взмолишься, упав, то все равно ползи,

Осел кричит, пока погонщик с мрачной злостью

Из христианских чувств его лупцует тростью.

Как страсти, злые столь, в сердцах произросли?

Как не разгневаться? Управы нет ужли

На тех, кто из казны деньгу гребет лопатой?

И долго ль кары ждать сей шайке вороватой?

Неужто палачи перевелись у нас?

Их целых три нашлось, увы, в недавний час...

А если спросит кто, о чем такие речи,

Отвечу: знаешь сам, ты, лживый человече!

Красуясь наготой, рыдает эшафот,

Клиентов столько лет он безнадежно ждет,

И скорбно каркает, под площадью летая,

Некормленых ворон обиженная стая.

Ну, нынче Гарпиям раздолье для лганья

К сверженью всех и вся, мол, призываю я,

Мол, требую господ лишить господской доли,

Слова такие - ложь, конечно, и не боле.

Крестьянину оброк положен был всегда,

На свой надел права имеют господа,

И поглядите все, чьи упованья благи,

На Йориса де Би, на пчелку из Гааги,

Кто потреблял нектар - поклясться я готов

Лишь со своих лугов и со своих цветов.

О славные мужи, скажите мне, когда же

Беднягу-ослика избавят от поклажи?

Он выбился из сил, притом уже давно,

И что убережешь, коль все расточено?

В былые дни казне был пересчет неведом,

Но, мыши, радуйтесь теперь кошачьим бедам!

О благородный Хофт, поэзии глава,

Моя встревожила курятник булава,

Не трогать личностей поставил я задачей:

Да слышит слышащий и да взирает зрячий.

По мере сил воздал я вашему отцу,

Быть может, хоть листок приплел к его венцу.

Сие порождено не суетною лестью,

Но только искренним стремленьем к благочестью.

С натуры список мой, бумаги долгий лист,

Я вечным зрить хочу. Не так ли портретист

Продляет век души, запечатляя тело,

Чтоб жить она могла, пока творенье цело?

ПОХВАЛА МОРЕХОДСТВУ

посвященная благородному, премногоуважаемому,

строгому, мужественному, мудрому и прозорливому

господину Лаврентию Реалу, попечителю и

единовластному повелителю Ост-Индии.

Все те, кто облечен уменьем чрезвычайным

С кошачьей ловкостью карабкаться по райнам;

Морские призраки, кому покорна снасть,

Тефидой сызмальства баюкаемы всласть;

Честная гильдия при колпаке и робе,

Чьей лишь приливный дух пользителен утробе;

Седые кормчие, из коих ни один

Тугому ложу волн не предпочтет перин,

Но отдыхает кто, пассат впивая свежий,

Заякориваясь у чуждых побережий;

Вы, кто за много лет просолены рапой,

Ведущие суда испытанной тропой,

Над парусом моим примите руководство,

Над замыслом воспеть благое Мореходство!

И пусть Лаврентий нам напутствие пошлет

(Не тот, что древле был изжарен, - нет, но тот,

Что в Индии теперь наместником), - и силу

Ветрам попутным даст, и прочность даст кормилу,

Благословением в пути поможет нам

Счастливо проскользить по хлябям и волнам.

Кого древнейшими почесть из мореходов

Об этом длится спор средь множества народов,

Однако истина в веках сокрыта мглой:

Сугубо Греция гордится похвалой

Язону, Тифию - всем аргонавтам славным,

Что обессмертились походом мореплавным

За золотым руном; но также Тир давно

В морях использовал долбленое бревно;

Египет вступит в спор, доказывая жарко,

Что камышовая всего древнее барка;

Британец правоту докажет нам свою

Мол, прежде всех пошил из козьих шкур ладью;

Этруски говорят, что якорь отковали,

А финикийцы - те, не первыми едва ли

Уменье обрели, с Уранией в ладу,

Плывя, держать в виду Полярную Звезду;

И славу древнюю доносят отголоски,

Сколь гордо по морям шли корабли родосски;

Кефисом первый был прият весла удар,

Шпринтов срубил Дедал, а парус - сшил Икар,

Тот - создал галеас, сей - выстроил караку,

За первенство любой готов пуститься в драку,

На каждый аргумент имеется ответ,

И цель у всех одна: урвать приоритет.

Но некоторый дух мне шепчет, с ними споря,

Что первый Мореход рожден из пены моря,

Где близ Энкхейзена ведет на юг пролив,

И ток соленых вод особенно бурлив.

Влагорожденный сей, столь скорбью баснословен

Моряк на суше был, что плот связал из бревен

И жил на нем, пока через пролив впервой

Его не отнесло волною штормовой.

И с той поры, прельщен достатком постоянным,

Он стал паромщиком, полезным поселянам;

Он звался ван дер Скуп - скупился на деньгу;

Но, перед гильдией решив не быть в долгу,

Со смертного одра уже спеша ко гробу,

Ей завещал колпак, а купно с ним и робу,

Что стали с той поры одеждой моряков

И будут таковой служить вовек веков.

Как бы то ни было - оставим тему эту,

Ко главному пора нам перейти предмету.

Легко ли описать, сколь с мифом схожа быль,

Когда, придя на верфь, узришь: заложен киль,

Вокруг воздвигнуты леса высокорослы,

Здесь топоры стучат, а там грохочут теслы,

И вверх, где до сих пор зияла пустота,

Шпангоуты растут, как ребра из хребта,

Чтоб разойтись, и вновь, с изящностью разумной,

Сомкнувшись, довершить охват громады трюмной.

Вот корпус корабля почти уже готов,

Сверкают медь и сталь изогнутых бортов,

И доски корабля впитать не могут боле,

Чем впитано уже смолы и канифоли.

Быстрей, чем я пишу, корабль, чаруя взор,

Растет, как цитадель, вернее - как собор,