Вечный слушатель

За рамой, не переставая,
Всю ночь — легчайший стук в стекло:
То ветвь, иль капля дождевая,
Иль голубь просится в тепло?

Полуразбиты доски ставней,

Идет сквозняк по этажу.
С поры, уже довольно давней,
Я выселенью подлежу.

Уже свою провижу участь;

Чужой тропой, всего скорей,
Плестись, оголодав, измучась,
В компании нетопырей.

Так у тропы однажды сяду,

Окончу путь последний свой,
Испив сладчайшую отраду
Прохладной влаги дождевой.

И голубь серебристоклювый

Мне ветку в клюве принесет,
Покой и мир предскажет скорый, —
Таков да будет мой уход.

Спутнику

Мой товарищ, в этой страшной были
Привыкай идти меж конвоиров;
Знаю, всю семью твою убили,
Видно, и могилы-то не вырыв.

Почему же ты, лишенный дома,

На штыки не бросишься солдатам,
Чтобы в пласт чужого чернозема
Кануть удобрением богатым?

Что же, ведь и я живу, покуда

Не помру от слабости, от боли,
Но бреду, как не было бы худо,
Утопая в гибели все боле.

Нынче равный прочим бедолагам,

Ждешь, когда пройдет пора лихая,
И куда-нибудь походным шагом
Ты пойдешь, шутя или вздыхая.

Веришь ты, что гибель — не подарок,

И твои надежды непреклонны.
Молод ты и не видал овчарок,
Что грызут отставших от колонны!

Двадцать пять

Лупи! Лупи! Уже мутится разум,
Еще десяток. Нет, не дотяну.
Вот-вот конец — и все исчезнет разом,
Обвалится во тьму и в тишину.

Крошатся зубы, иссыхает глотка,

Кругом — остервененье вражьих рож,
Одна отрада: если парню с плеткой
Ты шепотом проклятие пошлешь.

Лупи! К ударам я готов заранее,

Таков уж век: безумье мчится вскачь.
Все то, что должен я тебе, Германия,
Мне в задницу впечатал твой палач.

А он меня охаживает плетью,

А он обучен множеству финтов:
На голой коже кровяною сетью
Для будущего счет уже готов.

Что ж, полосуйте, бейте, сучьи дети

Пусть я на брюхе — но еще упрям:
И этот счет, и все счета на свете
Я предъявить успею главарям!

По дороге

Едва нахлынула вода,
Нас тут же сунул труповоз
В конюшню: стало быть, сюда
Впихнул и сено и навоз.
Отнюдь не я тому виной,
Что ты распластан надо мной,
Что источаешь трупный смрад:
Я и такой постели рад.

У вшей отличное чутье,

Их попечитель — труповоз:
Для них покойник — не жилье,
Так он еще меня привез:
Полумертвец для вшей полезней!
Вот и ползут, таща болезни,
От коих, мой покойный друг,
Тебе-то и пришел каюк.

Ты умер, я живой пока,

На это плюнет труповоз,
Подохну ведь наверняка,
Ну, так с него какой же спрос?
И в общий ров для мертвецов
Он кинет нас в конце концов,
Поедет дальше — будь что будет,
А Страшный суд — он всех рассудит.

Баллада о косовском лесе