Вечный сон

– Ангакок мертв, остался только я. И ты. Неужели ты думаешь, что мы сможем справиться со всеми духами? – Апитсуак грустно улыбается и аккуратно кладет маску на место. – Я… не хочу быть вторым Анингааком. Я бы лучше отправился в прошлое с тобой.

Анэ застывает на месте, и взгляд ее движется от трясущегося колена Апитсуака до его шрама. Перед глазами вспыхивает огромный кожаный бубен отца, его бесконечный звон, неподвижное тело, длинная игла, которой отец наносил ей какиниит[7], резкая и жгучая боль в щеке от его сильной ладони, черная макушка – и снова, снова, снова. Одинокие вечера в хижине, ледяные завывания ветра, долгое, бесконечно долгое наблюдение за другими детьми. И вновь все повторяется по кругу.

– Можешь ничего не говорить. Но ничего хорошего из этого не выйдет. Нам лучше правда просто взять и вернуться с тобой в прошлое, – говорит он с усмешкой, и Анэ уже не знает, шутит он или нет. И у нее совсем нет сил это выяснять.

– П-почему?

– Я не хочу быть ангакоком, – пожимает плечами Апитсуак и отворачивается, демонстративно перебирая какие-то вещи Анингаака.

«Отец тебя убьет убьет убьет он будет говорить что вылечит тебя но ты постепенно умрешь и никто никогда не узнает почему», – вот и все, что вертится, кружится, кричит у нее в голове, но Анэ нема, язык ее неподвижен и мертв, и лишь руками она невольно тянется к Апитсуаку, но ничего не может сделать.

В комнате повисает тишина, лишь ненадолго прерываемая движениями парня. Анэ слышит, как воет за окном ветер, как бредут по сугробам какие-то люди, тяжелыми шагами расталкивая снег. Она чувствует на своих щеках горячий холод.

– Ты справился с серым… серым существом, – неуверенно говорит Анэ, ощупывая свою новую одежду, которую Тупаарнак ей выдала, назвав «футболкой». Черная, с надписью, которую Анэ не смогла разобрать. И она так и не привыкла к тому, что на коже ее не шкура животного, а что-то другое. Ткань. Более яркая, более аккуратная, более… чужая.

– Делаю что могу, – с усмешкой отвечает Апитсуак. – Но это ничто. Эта штука мне едва не откусила руки. Смотри. – Он заворачивает рукав и показывает ей правую руку, которую она уже мельком видела на холме, – всю испещренную тонкими красными ранами и точечными следами острых зубов.

Анэ тут же представляет себе эту боль – а вслед за ней и ту самую, черную, ритуальную. Тело отзывается дрожью.

– Но… если ты справился с ним, то справишься и с другими.

– Ага. Мне просто повезло. В другой раз может и не повезти. – Он сворачивает рукав и тяжело вздыхает.

Они молчат долго. Апитсуак рассматривает свою руку, иногда поднимая рукав, иногда – трогая пальцами щеку. Анэ же щупает футболку и смотрит в окно, где сквозь белую пелену падающего снега пролетает черный ворон.

– Знаешь, почему вороны не умеют говорить? – вдруг спрашивает Анэ, поворачиваясь к Апитсуаку.

Тот отвлекается от руки и вопросительно смотрит на нее.

– Ты никогда не слышал эту историю?

– Не так много сказок в будущем, – усмехается он.

Анэ, почти его не слушая, опускает взгляд на свои руки. Что бы она сделала, если бы к ней прилетел ворон, как к той девушке из рассказа отца? Согласилась бы улететь туда, где тепло и всегда много еды?

– Раньше вороны умели говорить. Но каждое слово их было ложью. Даже если они хотели поблагодарить человека – они всегда говорили плохие слова… оскорбляли и лгали. Такова была их природа. Даже с благими намерениями они источали яд, – со вздохом говорит Анэ и смотрит на свои ладони так долго, что перед глазами все начинает размываться. Смаргивает наступившие слезы, закрывает глаза, стараясь не представлять во тьме образ отца. Он несет лишь грусть. – Пока они не прилетели к старику, уставшему ангакоку. Тот не стал их терпеть и навсегда лишил дара речи. Теперь вороны могут лишь визжать и каркать… но никогда не говорить.

– Вот бы сделать так с некоторыми людьми, – протягивает Апитсуак после недолгого молчания.

– Вороны так и остались лжецами, – задумчиво шепчет Анэ, вспоминая обманутую вороном красивую девушку.

В коридоре резко открывается дверь. Мгновение – и в дом вваливаются шум, гул и громкие шаги.

Анэ с Апитсуаком быстро встречаются взглядами – то ли испуганными, то ли готовыми к действию – и не сговариваясь выбегают из комнаты.

На пороге появляется мужчина, придерживающий за плечи юную девушку. Анэ видит ее лицо – бледное, впалые щеки, подрагивающие веки закрытых глаз – и опущенную вниз руку, такую тонкую, словно кожу натянули на кость.