Вечный сон

Апитсуак тут же проводит незваных гостей в комнату Анингаака, а Анэ остается на месте – зная, помня, к чему это всегда приводило их с отцом. Он едва заметно кивал Анэ, и она быстро бежала готовить хижину. К отцу приводили детей, девушек, стариков, обычных здоровых людей, которых постигли неудачи, – и все они смотрели на него с одинаковым восхищением и страхом, и избегали его взгляда, в отличие от самой Анэ. Она всегда неотрывно смотрела и на отца, и на все, что он делал с этими людьми, и ловила каждое его слово. Она знала, что скрывалось за готовностью отца помочь. Знала, что с каждым ритуалом он забирал себе частицу человеческой души, и с каждым годом у него это получалось все лучше и быстрее. Раз в несколько лет они переезжали, и каждый раз туда, где ангакока либо не было, либо он очень быстро умирал. И все повторялось по кругу.

Анэ смотрит на фигуру отца в углу коридора, и он указывает ей на комнату Анингаака, куда уже увели больную девушку, – и она знает, чувствует, почти слышит его голос, приказывающий ей забрать силу, использовать, чтобы вернуться домой.

И не может ни пошевелиться, ни кивнуть.

– Анэ! – кричит Апитсуак, и она вздрагивает, пробует шагнуть вперед, но ноги ее не слушаются. Они словно сделаны из камня, а она сама – как инуксук[8], стоящий на земле испокон веков и указывающий путь всем, кроме себя самого.

– Иду, – шепчет Анэ, больше обращаясь к самой себе, и силой заставляет себя сделать первый шаг. Не ради себя, не ради девушки – ради Апитсуака, которому нужна помощь.

А потом и второй. И третий. И так, пока она не подходит к порогу комнаты, где уже носится Апитсуак, подготавливаясь к ритуалу.

– Она нашла череп… – говорит мужчина, придерживая безжизненную голову девушки.

– Человеческий?

– Да, похоже на то.

– Где?

– На берегу.

Апитсуак на мгновение замирает с бубном в руке, а потом начинает бегать по комнате, собирая предметы.

– Анэ, помоги, пожалуйста, – бросает он ей, а потом замирает вновь и поворачивается к мужчине. – Что вы сделали с черепом?

– Выбросили обратно.

Анэ смотрит на мужчину, его короткую седую бороду и морщинистые руки, снующие по голове девушки, ее щекам и плечам. Наверное, его дочь или внучка. Он не отрывает от нее взгляда, но не дрожит, стоит ровно.

– Нельзя было так делать, – шепотом говорит Апитсуак, но Анэ прекрасно его слышит.

Нельзя подбирать неизвестные черепа. Нельзя без уважения относиться к мертвым. За любые ошибки последует наказание – тяжелое, жестокое, но необходимое.

Девушка стонет и медленно открывает глаза. Анэ уже думает о том, как больную придется лишить всего имущества и переселить в другой дом, подальше от всех. Как перенесет ее далеко на холм, как вновь будет призывать неизвестных духов… но все заканчивается очень быстро. Девушка выглядит вполне живой. Она приподнимается и смотрит на них потерянным взглядом.

Мужчина поглаживает дочь по голове, приговаривая, что она не должна напрягаться, – но все время бросает обеспокоенные взгляды на Анэ.

– Я… я не могу. Мне нужен воздух, – бормочет бледный Апитсуак, держась за голову, и тут же выходит из комнаты.

Анэ с мужчиной и его дочерью остаются наедине.

– Ей… нужно отдыхать. И отвести к… как его… к врачу, – неловко говорит Анэ, переминаясь с ноги на ногу.

У этого мужчины те же глаза, тот же взгляд, который она уже много раз видела у отца. Вот только он никогда по голове ее не гладил и не просил не напрягаться. Все было с точностью наоборот.

– Отдохнет. Отведем, – говорит мужчина, теперь безо всякого стеснения смотря прямо Анэ в глаза. – Меня зовут Уярак.

– Анэ.

Он кивает:

– Знаю, слышал. Вы… вы не отсюда.

Руками он продолжает придерживать дочь, пока та едва слышно вздыхает и стонет.

И от того, с какой бережностью он заботится о дочери, Анэ хочется рассказать ему все.

– Я из прошлого. Двести лет назад мой отец провел ритуал, и я оказалась здесь. Теперь пытаюсь вернуться, – говорит Анэ, с каждым словом ощущая, насколько это опасно, но все равно продолжает говорить.

В висках стучит. Щеки горят. Она не выдерживает взгляд Уярака и смотрит на деревянную стену, на одну из масок, на костяные амулеты на полках.

– Расскажите мне про ритуал, – просит он мягко, но уверенно, и его властный голос уносит Анэ во времена, когда каждым ее движением управлял отец. И тело будто смягчается и теряет вес, и она открывает рот, чтобы начать говорить, – но у нее выходит только тяжелый вздох.

Уярак понимающе улыбается.

– Вы меня не бойтесь. Я привел к вам дочь как раз потому, что вам с Апитсуаком доверяю. Ничего плохого уж точно не сделаю.

Анэ кивает, но все равно не может смотреть на мужчину. На своих плечах она будто чувствует руки отца – твердые, шершавые ладони, испещренные шрамами и облитые медвежьей кровью.

– Был берег. Море. Там отец развел костер, куда кинул траву… буковник, кажется. Да, буковник. И туда же вошел карлимаацок. А потом я оказалась… здесь.

– Анингаак мне что-то рассказывал… – после недолгого молчания говорит Уярак. – Буковник. Да. Ритуал с буковником. Это что-то из высших умений, но… я кое-что помню. Знаете, для чего он нужен?

Анэ молчит.