Вечный сон

Тихая-тихая. Едва слышная, оседающая в голове. Анэ делает глубокий вдох, морщась от неожиданной боли в легких, и открывает глаза. И идет мимо неподвижного Апитсуака, мимо стонущей девушки, к полке, на которой лежит груда серых костей. Длинных и тонких, словно фигурки, которыми она играла в детстве. Она крепко хватает столько костей, сколько может поместить в ладонь.

Женщины продолжают кричать.

И под их крики Анэ застывает, не понимая, что делать. Она смотрит на свои руки – чистые, мягкие, никогда не бывавшие в охоте. И, до некоторых пор, в битве с духами. В ушах ее звенит женский крик – тонкий, высокий, почти визг.

Анэ пытается себя уговорить, но не может сдвинуться с места.

Она не отец. Она простая девушка. Она кто угодно, но не ангакок.

В голове истошно орет голос Анингаака: «В твоем теле клубится большая сила, подчинись ей, дай ей разгореться!»

– «Вы показали мне это, чтобы я научилась управлять силой ангакока и вернулась домой сама?»

Анэ хочет убежать в угол комнаты, но она словно прикована к полу. Пытается бросить кости, но руки ее не слушаются – они заледенели и застыли.

Анэ может только дышать – прерывисто и часто.

Женщины вновь кричат – их отчаяние просачивается сквозь двери и окна, оскверняет воздух, проникает в самое сердце и облепляет его подобно голодным червям.

Анэ кажется себе очень маленькой – мелкой фигуркой по сравнению с тем, из-за чего эти женщины кричат. С тем, что принесла буря. Она видит в окне разноцветные искры, видит белую пелену, в которой нечто издает оглушительный вой. Он смешивается с женскими криками и свистом ветра.

Апитсуак лежит едва живой. Отец умер.

Или все-таки не умер?..

Руки начинают дрожать так сильно, что Анэ не удерживает кости и рассыпает их по полу. Они падают с тихим треском. Перед глазами все вновь расплывается из-за подступивших слез – и Анэ заставляет себя наклониться и собрать столько костей, сколько может нащупать дрожащими руками.

Заставляет себя помнить, что Апитсуак лежит на полу, а где-то в соседней комнате истекает кровью Тупаарнак. Сердце бьется быстро, громко, и тело откликается слабой судорогой, скребущей кожу изнутри.

Ветер свистит и рыдает за окном, и в этой сумасшедшей пучине раздается громкий детский плач. Ребенок плачет так громко, что это кажется невозможным, – но стоны и всхлипывания достигают этой тихой мертвой комнаты, просачиваются сквозь стены и окна.

– Дети! Дети! – кричит одна из женщин, и тогда Анэ сбрасывает оцепенение.

В голове сразу всплывают тонкие детские ручки, посиневшие от дыхания смерти. Те, кого отец спасал, и те, кого все-таки не спас.

Усилием воли она тащит себя из комнаты, в коридор, из дома. Расстояние она преодолевает в несколько стуков сердца.

Открыв входную дверь, она погружается в холодную бурю и отчаянно глотает ртом воздух. Сквозь бесконечный рой снега и искр Анэ видит две черные фигуры – тех самых кричавших женщин, только теперь их голоса кажутся тоньше и тише, и их перекрывают отчаянные всхлипывания ребенка. В пелене снега виднеются яркие пятна крови.

– Что случилось?! – кричит Анэ, и голос ее раздирает шумную бурю – голос необычайно громкий, такой, какого она сама от себя не ожидала.

– Дети! Духи! – кричат женщины издалека.

Анэ быстро спускается по лестнице и бежит к ним – так стремительно, что едва не падает со ступеней. Ветер подгоняет и чуть не подбрасывает ее тело в воздух. Разрезая бурю, жмурясь от ярких искр, она подбегает к женщинам и пытается крепко встать на ноги… и только тогда замечает четырех синих, сгорбленных детей. Вернее, не детей – полупрозрачных фигур, неподвижных на сильном ветру. Вокруг них скапливаются искры. Анэ пытается вглядеться – скользит взглядом по синим телам, маленьким ручкам и ножкам, полностью белым глазам. Их кулачки плотно прижаты к бедрам. Волос нет – лысые маленькие дети, при виде которых Анэ тут же хочется исчезнуть, раствориться в этой буре.

А прямо над ними кругами летают и ухают четыре огромные совы.

Уханье кажется Анэ лишь выдумкой – но совы звучат так громко, что она перестает слышать все вокруг. И бурю, и женщин.

Все сжимается в один миг.

Анэ моргает один раз – и совы замедляются.

Второй – и они устремляются к ней.

Неотрывно глядя на широкие крылья, с каждым взмахом приближающие к ней птиц, Анэ начинает петь ритуальную песню. Ту самую, что нашептала ей пещера. Слова сами вылетают из горла и летят по холодному воздуху, летят прямо к совам и неподвижным синим детям.

Темнота и резкая боль. Одна из сов полоснула ее по лицу – и следом же подлетает вторая. Мгновение – и щеку вновь ошпаривает болью, яркой-яркой. Анэ едва не падает, но удивительно сильные ноги держат ее на месте – она зажмуривается и закрывает лицо руками, в которых все еще зажаты кости.

Ветер воет, ветер бесчинствует, он едва не срывает с нее одежду. Руки и лицо Анэ не чувствует – но чувствует древнюю силу, что разгорается с каждым мгновением пения.