Хозяйская спальня была равна по площади половине гостиной. Кровать стояла посередине ее и была довольно скромных размеров. Балдахины то ли еще не вошли в моду, то ли не нравились хозяйке. В то, что именно она решает, что и как должно быть в доме, я понял сразу. Ей было лет двадцать пять, раза в два моложе мужа. Не красавица, но и уродкой не назовешь. Лицо холеное, властное, капризное. Нос тонкий, длинный и с горбинкой — «греческий», но кожа белая и волосы темно-русые. Голова покрыта белым льняным платком, расшитым желтыми нитками и придерживаемым золотым обручем с красновато-коричневой яшмой, известной мне под названием нильский кремень, которая в местах ее добычи считается лучшим противоядием и защитой от сглаза. В ушах длинные золотые сережки с лазуритами, тоже, наверное, египетскими. На белой шее золотое ожерелье с девятью круглыми оранжево-розовыми ониксами, нижний край которого был вровень с верхним краем овального выреза белой шелковой туники, украшенного вышивкой желтыми нитками в виде веток с листочками. Такая же вышивка была и по краям длинных рукавов, расклешающихся к запястьям, и расклешенному подолу, доходившему до середины голени. На пальцах пять золотых перстней: на левой руке на указательном и безымянном с оранжево-красными сердоликами и на среднем с красно-фиолетовым аметистом, а на правой — на указательном и среднем с розовыми топазами. На ногах черные туфельки с желтыми бантиками, удерживаемыми золотыми прутиками. Можно было подумать, что передо мной наряженная невеста, поджидающая жениха. Вот только светло-карие, медовые, глаза были наполнены не сладостью, а страхом, и подкрашенные алые губы, растянутые в льстивой улыбке, нервно подрагивали. Позади нее стояли с понуренными головами две рабыни, обе молодые и с синяками на щеках, видимо, следами от перстней.
— Снимите с хозяйки платок и сложите в него все ее драгоценности, — приказал я.
Она сама сняла обруч и платок, а потом сережки и перстни, одна из рабынь лишь помогла расстегнуть ожерелье.
Избавляясь от драгоценностей, женщина торопливо, дрожащим от страха голосом заладила, как «заевшая» пластинка:
— Мои родители заплатят за меня выкуп, они в Константинополе…
Я остановил ее вопросом после третьего раза:
— Сколько заплатят?
— Сто солидов, — не задумываясь, ответил хозяйка дома.
— Твой муж оценил свою свободу в двести, — сообщил я.
— И за меня заплатят двести, — сказала она.
— Триста, — потребовал я.
— Да, — после небольшой заминки молвила женщина.
Я передал ее драгоценности одному из готов, сопровождавших меня, и приказал:
— Забирайте рабынь и идите дальше, а я здесь задержусь.
Мои подчиненные осклабились понимающе, после чего вышли, причем один по пути шлепнул по заднице рабыню. Как догадываюсь, сейчас они сделают остановку в соседней комнате — последуют моему примеру.
— Раздевайся, — сказал я хозяйке дома и сам начал разоблачаться.
Женщина сразу перестала колотиться от страха, расслабилась. Пока ее хотят, не все потеряно. Раздевалась быстро, суетливо, словно боялась, что передумаю. Попробуй тут передумай после такого продолжительного, можно, наверное, сказать, многовекового воздержания!
У нее было белое, начавшее полнеть тело нерожавшей женщины. Сиськи маловаты, поэтому, наверное, прикрыла их рукой, когда сняла тунику и пошла к кровати, довольно таки сексуально шевеля пухлыми ягодицами. Легла навзничь и уставилась в потолок, будто решала, надо его белить или нет? На меня ноль внимания. Скорее всего, привыкла так исполнять супружеский долг — неприятную обязанность, за которую потом можно потребовать плату, как натуральную, так и влиянием.
У женщин, не въехавших в секс, появляется нездоровая уверенность, что любого мужчину можно взять за член и начать вертеть, как пропеллер. Вылечивается это первым же вагинальным оргазмом. После чего женщина сама начинает вертеться, как пропеллер, именно на том, за что раньше держала мужчин. К сожалению, любить может каждый, а вот отправить женщину в рай на земле не у всех получается. Впрочем, женщины разные, и что хорошо для одной, плохо для другой, и универсалов в этом деле нет. Так что надо искать своего или хотя бы достаточно опытного.
Не знаю, оказался ли я именно тем мужчиной, который был нужен хозяйке дома, или мне просто помог многовековой опыт, но я быстро нашел путь к ее сердцу, который у женщин пролегает через сами знаете что. Сперва завел ее так, что начала всхлипывать жалобно, а потом отымел с желанием, накопленным за несколько веков. Отдавалась она жадно, я бы даже сказал, требовательно, наверстывая, наверное, упущенное за предыдущие годы. Подозреваю, что муж даже в конюшне слышал ее протяжные, захлёбистые стоны.
Затем Ирина, как звали хозяйку дома, поревела от счастья и для приличия и начала допрос:
— Ты римлянин?
— Да. Из Иберии, — ответил я.
— А как оказался у скифов? — задала она следующий вопрос.
— Меня выдал им епископ Марга за то, что убил многих гуннов во время нападения на ярмарку. Мне предложили умереть или поступить к ним на служу, — рассказал я и спросил иронично: — Угадай, что я выбрал?