Ведарь

— Долгих лет, дедушка! Сказали, что мне речи разводить, а тута слушать придется? Может, тогда пойду я? Не досуг лясы точить, — я разворачиваюсь к выходу, когда на плечо ложится дубовая ладонь.

— Подожди, служивый! Дело сурьезное, твоего барина касаемо. Послушай старика, и подумай, как дальше быть, — мужики кивают в сторону стола.

— Так и быть, уважу старость. Говори, деда, чего накопилось? — я сажусь за грубо срубленный стол и наливаю из кринки молока, хоть что-то коли не предлагают настойку.

— На барина твоего хороброго, да на фельдмаршалов рассейских объявлена охота, — вещает старик с печи. — Корсиканец назначил за каждого награду в виде большого села.

— Ну, рассмешил, деда! Да Денис Васильевич гордится, что является личным врагом Бонапарта. На раутах и балах так скромно и провозглашает. Может, чего нового скажешь? — не удерживаюсь от смешка.

— Нового хочешь? Не людям корсиканец объявил сию награду, — отвечает старик.

От таких слов холодеет на душе, я осматриваюсь в поисках икон. Так вот что смущает — в мазанке нет красного угла.

— Да ты крестись на небо, чай, рука не отсохнет, — угадывает мои намерения старик. — Сынки, покажите ему нечисть, о которой я говорю.

Кряжистые мужики поднимают с пола тяжеленную крышку, и открывается подвал, в темноту уходят деревянные ступени.

— Пойдем, Митрий, и не пужайся! Зверь не опасен, — говорит один, пока второй запаливает факел.

Под мазанкой расположился большой зал с громоздкой клеткой в углу. В неровном свете пляшущего огня из-за бурых прутьев на нас зыркают глазищи огромного волка. Сверху хлопает крышка, я вздрагиваю от неожиданности.

Хриплое рычание существа леденит и сковывает тело. Волосы шевелятся на макушке от вида зверюги. Волк покачивается на задних лапах, передние опущены к шерстистым бокам.

— Свят-свят-свят! — рука сама творит крестное знамение.

Волк щерится зубастой пастью, глядя на меня.

Похож на того самого перевертня, которого я переехал машиной…

— Вот каким нелюдям обещана награда, — гудит мужик с факелом. — Оборотни, изгои рода человеческого. Могут быть как людьми, так и зверьми.

Волчара смотрит сквозь медные прутья с такой ненавистью, что будь я менее тверд — прожег бы две дымящиеся дыры, как от пушечных ядер.

— Откройте дверцу, сразимся честно! — рычит оборотень, растягивая слова.

— Ага, поищи дураков, не для того за тобой охотились, чтобы потом отпускать, — усмехается мужик с факелом.

Взревевший оборотень кидается на решетку и тут же отлетает к стене. Жалобно заскулил, вылизывая дымящиеся лапы.

— Меди боятся? — спрашиваю я у мужиков.

Мы осторожно поднимаемся наверх.

— Только заговоренную, остальную просто не любят, — отвечает мужик, вынимая из кармана красное яблоко с выбитыми рунами.

— А это чавой-то такое? — спрашиваю, когда вижу, что мужик подносит белеющий черенок к факелу.

— Оружие супротив них, медная бомба. Фитиль тлеет три секунды, как подожжешь — сразу же бросаешь! — мужик поджигает «черенок» и швыряет в подвал.

Захлопывается тяжелая крышка. Внизу гулко ухает, земля ощутимо качается под ногами, с полки соскакивает пузатый горшок и разбивается на осколки.

— На штейште, — вспоминаю я слова полусонного хозяина.

— А теперя спустись и посмотри: на какое счастье, — хмыкает старик с полатей.

В лицо ударяет удушливый дым, когда открывается подпол. Откашливаемся и спускаемся вниз.

В земляных стенах застревают осколки бомбы, некоторые вырывают приличные ямы. Толстые прутья посечены, в клетке лежит голый окровавленный человек. Разбитые губы силятся что-то, но грудь, пронзенная во многих местах, последний раз опадает, и оборотень затихает.

— Все запомнил? Понял, почему награда такая и кому? — спрашивает старик, когда я выбираюсь наружу, и поясняет. — Если убьют оборотни одного из фельдмаршалов, то на растерзание им дается целая деревня. И супротив никто не пискнет.

Даже тогда шла охота на людей. И в ту пору были свои ведари…

Братья остаются внизу, я пытаюсь привести в порядок мысли.

— Да, деда, запомнил. Где ж мне теперь заговоренных бомб набраться-то? — никак не удаётся пригладить торчавшие волосы.

В желудке круговерть — срочно нужен свежий воздух.

— В ларь залезь, да возьми две, больше не нужно. Нам ещё самим отбиваться, — старик поднимает сухощавую руку, указывает на кованый сундук под окном.

Под кафтанами, полосатыми штанами и рубахами, вольготно расположились десять «яблочек». Тяжеленькие, оттягивают руку, а их ещё кидать нужно.

— Деда, а как я узнаю, кто оборотень? Их же от людей не отличить, пока не перевернулись, — карманы отвисают из-за бомб.

— Почуешь, в тебе есть часть ведающей крови. Сейчас же ступай, молодец и не отходи от барина ни на шаг, — старик укладывается на печи.

Я не дожидаюсь выхода из подвала братьев, а быстрым шагом спешу обратно к Давыдову.

— Что, Митька, так быстро возвернулся? Али не по нутру хозяевам пришлись твои басни? — Денис Васильевич затягивает подпруги.