Ведя Взмокин – наш товарищ

Перепачканный, Сокол весил раз в 10 больше обычного, а он и раньше-то никогда не был легоньким. Зергер с Ведей дотянули его почти до самого люка и в этот момент веревка окончательно лопнула. Извиваясь кольцами, она полетела в самую гущу тины; в ее бешеных изгибах четко прослеживалась бессмысленная ярость. (Это была не простая веревка – ей нравилось душить, Авужго оказался слишком велик и потому она решила просто лопнуть.). Но Сокола уже надежно держали за шиворот.

– Приналяжем!

«Что-то хрустит, подумал Ведя. Одно из двух – или корпус корабля, или наши кости; но не будем отвлекаться».

Раз-два!

Скрип стоял во всем отсеке.

«В животе – как будто бомба. Грохнула».

Сокола Авужго втянули. Он был огромен, липок и смущен; во все стороны от него исходили мощнейщие запахи – кислые, едкие, тягучие.

– Угораздило тебя так вымазаться – сказал Ведя, осторожно обнюхивая Авужго.

– Да я что ж… я же не то чтобы совсем… Просто там было немного сливок, ну я и стал их кушать, а потом они…

– Сливки испортились. – безошибочно определил Зергер. – Они испортились и вместо удовольствия стали де… делом весьма вредным. Ты, дружок, разве не знал, что все в мире портится?

– Вот оно как! – огорчился Сокол Авужго – А как же жить тогда?

– Ну это же ясно – необходимо создавать, создавать новое из старого или взамен старому.

– А нельзя ли мне того… протереться? Уже больно глаза режет. И еще чего-нибудь пожевать.

Пока Авужго терся мокрыми тряпками, сотворенными Зергером из тины, и ел комниковские пироги, Ведя крутил рулем. Внезапно его осенило:

– Товарищи, я совсем забыл про Гониденека! Он там остался, в одном подозрительном месте. Его бы надо поскорей забрать, а то он тоже испортится!

– Он с самого начала испорченный, и не может стать лучше. – заметил Зергер. – Думаешь, стоит его спасти? По-моему, это не обязательно, но раз уж он наш приятель… жми, Ведя.

Берестон помчался назад, к Золото-Создающему миру.

Там по-прежнему росли, будто сами собой, драгоценные горы, росли и расширялись. Иногда от них окалывались огромные глыбы, лавины дорогущих камней падали вниз, прямо на благоустроенные города. Это происходило оттого, что земля время от времени тряслась, но ни золотосоздавцы, ни примкнувший к ним Гониденек не видели в этом ничего особенного. У них даже поговорка была про «деловую трясучку».

А между тем мир расшатывался. Внутренние скобы, призванные соединять его материю, незаметно крошились и исчезали. Это была грандиозная скрытая работа, запущенная «великим стратегом» – Вор-Юн-Гаком –, хотя внешне он не делал тут ничего. Все операции выполняли кладюки, давние знакомые Хитрого Змея, прирожденные копатели; в случае неожиданностей он мог бы запросто свалить на них всю ответственность.

– Кладюки любят копать? Пусть копают, я рад придумать для них выгодное дельце. Ах, они разрушат Золото-Создающий мир? Смешно. Он сам себя не укрепляет.

Каждый кладюк похож на червя или ужа. Извиваясь, он проникает сквозь материю, превращая ее из твердого состояния в мягкое, или даже в почти невесомое. Кладюкам все равно что долбить; но у них есть твердые правила.

– Эрзери-зери – Зубри! Зубри! Эрзеризь-Взеризь! Вертись! Вертись! Стучи, стучи, выстукивай! Великий Вор-Юн-Гак даст нам половину, целую половину! Целую половину от того что мы найдем!

«Эрзери, эрзери!» разносится под ногами жителей-золотосоздавцев, а они наивно думают, что это земля говорит.

Когда спускается мгла, кладюки выходят на поверхность. У них временно вырастают ноги, и они тащат, тащат, тащат все добытое в потайное место. Это место заколдовано: там богатство исчезает и, преодолев огромные просторы Вселенной, оказывается у Вор-Юн-Гаковых казначеев. Казначеи считают честно и скрупулезно.

Ройте, ройте, кладюки! Это ваше дело, ваше призвание; оно подарит вам радость могущества, может быть, оно приведет вас к концу – если мир вдруг не выдержит и расколется. И тогда не половина, а все достанется Вор-Юн-Гаку. Кладюки, вы не можете проникать сквозь завесу Неизвестности, зато вы умеете проникать сквозь материю – ворошите, ворошите ее, землю, камни, золото, все, что сдерживает ее от распада. В этом смысл вашей жизни. Ройте, кладюки, ройте…

Однажды ночь выдалась на редкость тихой и безветренной; не было ни малейшего дуновения, так что даже в степи стебли прошлогодних злаков, внутри сухие и пустые, стояли неподвижно. На них висели колосья желто-оранжевого цвета, тоже пустые, но внешне казавшиеся наполненными – к ним подбегали юркие грызуны, срывали со стеблей, а потом, разворошив, убегали, полные разочарования.

В одном месте степная земля чуть поднялась; возник бугорок. Из него, отплевываясь, выползли двое кладюков, тонких, хлипких, нескладных. Их сегментированные тела дрожали.

– Хорош-шо ли мы поработали? – спросил один.

– Хорош-шо! – ответил другой. – Во всем теле нет ни капли влаги. Оно ноет и скрипит, шагу сделать нельзя. Наши мешки наполнены благом!