Ведяна

Однако сейчас подвалом не пользовались, разве что под склад. Рома даже не был уверен, что все обитатели ДК в курсе его существования (а уж тем более его предназначения). Хотя зря не пользовались, он считал. Места много, любые кружки проводи, стены толстые, ни хор, ни музыка мешать не будут. Есть душевые, он сам ими пользовался несколько раз, когда дома были проблемы с водой, для хореографии какой-нибудь или там таэквондо – самое оно. Сейчас они наверху занимаются, в раздевалках дух стоит, как в хлеву, при том что секции детские. А подвал простаивал, в нём только складировали уличные скамейки – такая маленькая слабость у завхоза, где в городе какую ненужную скамейку снимали, он тащил сюда. У него их уже штук пятнадцать скопилось, а зачем, никто не знал – для коллекции.

Да вот ещё стоял тут лось. Точнее, лосиха.

– Здравствуй, Звёздочка. Как ты? – Рома погладил жёсткую морду, потрепал между ушами. – Ничего-то у меня для тебя нет, прости.

Звёздочка смотрела на него всепрощающими, как у коровы, глазами. Она ему и напоминала корову своим многотерпием. Впрочем, какое уж многотерпие у покойника. А вот почему лосиха ассоциировалась с коровой, он понимал: сколько итилитских сказок, где маленьких детей выкармливали лосихи, или где они спасали детей от злой Йомы, или вот про Лики-ону, дочку лесовухи, которую в деревню замуж взяли, и она хорошей была хозяйкой, всё у неё было, только стали замечать, что уходит в лес, а возвращается с молоком. Думали, что доит она чужих коров, итилиты же в лесах пасли. Проследили за ней, а она, оказывается, глубоко в лес уходит, на пень садится, начинает петь, и к ней приходят лосихи с лосятами. Она их доит, хлебом кормит и с молоком идёт домой. Так и поняли, что она Лики-она, а не человек. Ну а что дальше было, дети, вам знать не положено.

Да и эта лосиха стала Звёздочкой, потому что бабушка так всех своих коров звала, вне зависимости, есть белое пятно на лбу или нет. Звёздочка – и всё.

– Я с тобой посижу? – говорил Рома, отпирая дверь в серверную, как раз напротив лосихи. – Не возражаешь? Достали меня все сегодня, хоть у тебя спрятаться. А я тебе вслух почитаю.

Звёздочка не возражала. Она вообще никогда Роме не прекословила, что, конечно, было ожидаемо, но Рома привык с ней говорить: невозможно же молчать, когда на тебя пристально смотрят, пусть и неживыми, глазами.

В серверной всегда тепло и по-своему уютно. Неумолчный гул множества железных коробок, мигание лампочек, торчащие провода – всё это напоминало космический корабль. Но главное, здесь его уж точно не найдут. Даже если кто спустится в подвал, искать в серверной не станут. Здесь стояло старое кресло, Рома давно облюбовал это место.

Он открыл дверь, чтобы видеть Звёздочку, опустился в кресло и наконец достал из сумки тетрадь. Алёшин батюшка был человеком аккуратным. Тетрадь велась на два почерка. Один, округлый, совершенно доступный – им записывался основной текст: легенды, сказки, всё, что ему доставалось. Второй, почти скоропись, с сокращениями, очень мелкий, меж строк, на полях – заметки, идеи, мысли, проскользнувшие словечки, а также информация о людях, рассказавших тот или иной сюжет. Для Ромы это было самое любопытное. В тетради было отмечено всего шесть деревень, Рома сверился с картой области – все вывезенки. Казалось, Алёшин батюшка кругами приближался к их деревне, но так до неё и не добрался, осел в нескольких километрах выше по течению. И вот там ему достался настоящих клад – некто Горев Егор Иванович.

Своих Рома безошибочно определял по фамилии. Давно обрусевшие, родные имена уже забывшие, итилиты отличались фамилиями, образованными от всяких горестей и ужасов. У них, к примеру, полдеревни были Судьбины, полдеревни – Бедовы. В этой вот – Горевы и Страховы. Дядя Саша Умрищев занимал достойное место в итилитской семье. Почему так вышло, можно было только гадать. Ати говорил: имя едко, а сам молодец. Вроде бы наперекор. А ещё говорили, что раньше итилиты специально брали такие слова для имён, чтобы русские к ним не совались. Вроде как ты туда не ходи, там Бедовы да Страховы живут. Но плохое имя не только человека, оно кого хочешь отпугнёт.

Деревенскую речь Алёшин батюшка умел передать хорошо. Рома открывал тетрадь, и в голове включался репродуктор. Причём передавал он не только речь и звуки деревни – квохтанье кур под окном, взмыкивание идущих вечером с выпаса бесчисленных поколений звёздочек, не только громыхание противня в бабушкиных руках и бормотание радио у окошка, но и запах сена, молока, дедова табака, а главное – дома, где Рома вырос и где каждая комната, и сени, и двор пахли по-своему. И ещё как живого видел ати. Всё это вполне мог рассказать он, с прищуром, с хрипотцой, с неизменными смешинками.

Однако Рому сейчас интересовали не былички про лесовух и злую Йому. В середине тетради он нашёл тексты совершенно другого стиля, аккуратно переписанные с какого-то источника с ерами и ятями. Что это были за тексты, Рома с ходу не понял, поэтому и стремился так страстно сесть в тишине и спокойно прочитать.