Ведяна

– Зачем? – удивился Рома.

– Два часа до начала. Два часа! – рокотал Тёмыч в трубке. – Думаешь, режиссёр, так и всё…

– Чёрт, – сплюнул Рома. Он и правда забыл о времени. – Иду, не бухти.

Нажал на отбой и поспешил к лестнице.

Дальше времени для него просто не стало. Он носился между залом и рубкой, тридцать раз проговарил с Тёмычем, что и когда включать, убеждаясь, что тот запомнил и сделает правильно. Несколько раз, пока Рома бегал туда-обратно, его ловила Стеша и пыталась что-то властно внушить. Несколько раз он врезался за кулисами в плотную, вязкую толпу актёров, ему казалось, что они повисали на нём, каждый со своими страхами и надеждами, они ждали поддержки, ободрения, и Рома, как мог, отвечал им, но бежал дальше – к дальнему щитку с электричеством, к крайнему монитору, к прожектору в глубине сцены… В этой суете он перестал думать не только о времени, но даже как будто забыл, что происходит и к чему, собственно, они готовятся, поэтому, когда вдруг, выскакивая из рубки на лестницу, обнаружил, что у дверей зала собираются люди, что они уже поднялись из фойе, что уже толпятся в ожидании, когда их пустят, – ему как будто ударило в голову: он вспомнил и о спектакле, и об Итильване, и о недоделанной своей работе с чучелом.

Бросив всё, Рома рванул в реквизиторскую, по дороге позвонив Тёмычу, чтобы срочно подогнал кран к сцене. Кулисы уже были опущены, актёры толпились на низком старте. Они как будто тоже отключились от реальности, перестали существовать, уйдя в себя – девушка, сидящая у самых ступеней на сцене, подняла глаза и мазнула почти неживым взглядом, так что Рома вздрогнул и не сразу узнал её – это была одна из ботаничек, которая играла главную роль. Всё же он нашёл в себе сил улыбнуться ей, как надеялся, ободрительно.

И тут же, у входа в реквизиторскую, столкнулся с тётей Лизой.

– Ах! – Она побледнела, увидев его, закатила глаза и прикрыла рот рукой таким театральным жестом, что актёрам можно было бы у неё только поучиться. – Это вы! Но как?! – воскликнула она, и у Ромы отлегло от сердца: в первый момент подумалось, что у неё плохо с сердцем. – Уже начало! Сейчас будет первый звонок! А вы! Вы!

– Что? – не вытерпел Рома. Он и сам понимал, что скоро звонок, а у него ещё чучело в реквизиторской.

– Не одеты! – трагически выдохнула тётя Лиза, делая огромные глаза.

Рома невольно опустил глаза на собственные ноги, боясь не обнаружить джинсы, как в дурном сне. Но нет, джинсы были на месте. Он уже собирался тёте Лизе об этом сообщить, раз сама не видит, но она вцепилась ему в локоть и поволокла за собой в гримёрку – на другую сторону, противоположную реквизиторской.

– Но я не участвую! – попытался сопротивляться Рома.

– Как не участвуете! А первый выход! Чей первый выход? У вас аналогичный костюм с Итильваном.

Рома заткнулся. Конечно, он не подумал, во что будет одето чучело. А она была права. Ну и балбес!

– Хорошо, хорошо, только, пожалуйста, быстрее, мне ещё надо…

– Всем надо, – оборвала его тётя Лиза.

Они уже ввалились в небольшую комнатку, где в обычных обстоятельствах проходил кружок шахмат и шашек, а теперь устроили вторую гримёрку, и все актёры, не занятые в первых сценах, сидели там. Воздух был спёртый, пахло человеческим потом, немытыми ногами и тяжёлым волнением. Люди подняли на него те же глаза, какие поразили Рому за кулисами. Он постарался ни на кого не смотреть, только по-дурацки улыбался, а тётя Лиза увлекала его за локоть в угол, где на стульях лежала куча тряпья.

– Вот. Вот, – стала перебирать одной рукой, другой не отпуская его, будто мог убежать. – Это не то. Не то… А где же… Ага, вот это!

Наконец она обернулась, протягивая холщовую рубаху и такие же штаны. Рома, задохнувшийся в первый момент от стоявшего здесь духа, уставился на них, как баран на новые ворота.

– Переодевайтесь. – Тётя Лиза не ждала его одобрения, она всучила ему одежду, а сама отвернулась, присела, стала швыряться под стульями. – Сейчас. Ещё обувь дам.

Рома на вытянутых руках оглядел штаны и рубаху. Всё было явно большое. Большое для него, а значит, гигантское для чучела. Как он, в смысле, оно в этом полетит?

– А пояс? – спросил он.

– Что – пояс? – Тётя Лиза не обернулась.

– Мне нужен пояс. Как я…

– Ах, ну конечно! – Она принялась снова швыряться на стульях и скоро достала плетёный красный пояс. – Вот. Что же вы стоите? Переодевайтесь! Время!

Рома понял, что пора ретироваться.

– Да, да, я там. Там! – Он дёрнул к двери.

В тот момент, как он заскочил в реквизиторскую, по всему ДК прокатился непривычный звук, который он не мог не опознать, – первый звонок. Нервы дёрнулись, захотелось ускориться. Он забегал из угла в угол. В реквизиторской оказался Петрович, сидел на стуле посреди гор коробок и тряпья и пил кефир. Он меланхолично поворачивал голову за Ромой. Потом откусил от большой булки и спросил, жуя:

– П-потерял чего?

– Снеговик. Тут был. – Рома остановился, огляделся и отчётливо вспомнил, как посадил его на стул у двери. На этом же стуле теперь сидел Петрович. – Видел?

– Неа. – Тот равнодушно пожал плечами и отхлебнул. – Мы… м-может, Стеша?