Видя такое положеніе пѣхоты и не имѣя собственнаго коня (ѣхалъ я всю дорогу въ офицерской кибиткѣ, любезно одолженной мне Пшехтомъ), я сталъ искать по деревнѣ кого-то, кто смогъ бы меня перевезти. И хотя я зналъ, что всѣ крестьяне, живущіе рѣкой, съ малыхъ лѣтъ легко управляются съ лодкой, дѣти, оставшіеся въ деревнѣ, отказывались везти меня, отговариваясь, что не умѣютъ. Я же видѣлъ, что они не хотятъ отчего-то сдѣлать этого, и когда, доведенный до отчаянья безплодными поисками, я спросилъ прямо, отчего такъ, мнѣ отвѣтилъ одинъ мальчикъ, что имъ уходить на реку сейчасъ нельзя, дѣдъ Итильванъ запретилъ. Почему? – задалъ я слѣдующій вопросъ. Онъ отвѣтилъ, что скоро рѣка придетъ и заберетъ всѣхъ, а онъ слишкомъ малъ для этого.
За такимъ дѣломъ я потерялъ, верно, час времени и, понявъ, что поиски мои безполезны, побѣжалъ обратно на берегъ, взявъ подзорную трубу изъ войсковой кибитки. Дѣло уже близилось къ вечеру, и я замѣтилъ, что погода стала мѣняться: небо, больше двухъ мѣсяцевъ сіявшее бѣлизной, какъ раскаленное, помутнилось, у горизонта стали рождаться тучи, съ рѣки задулъ вѣтеръ. Вслѣдъ за мной на берегу собрались и всѣ оставшіеся жители деревни. Я видѣлъ, какъ они въ возбужденіи указывали на тучи, явно предвѣщавшіе скорый дождь, а потомъ показывали на островъ и собравшихся тамъ людей.
Даже невооруженнымъ глазомъ я видѣлъ, что тамъ что-то происходитъ. Въ трубу же было видно, что тамъ собралось развѣ что не всё взрослое населеніе, мужики и бабы, противъ нихъ стоятъ наизготовку войска, и Пшехтъ, гарцуя въ водѣ, отдаетъ команды, которыхъ я не могъ слышать. Вдругъ крестьяне заволновались и разступились – съ горы спускался старикъ съ сѣдой бородою, ведомый двумя дѣвушками въ бѣлыхъ одеждахъ, какъ велитъ мѣстная традиція ходить незамужнимъ молодымъ женщинамъ. Старикъ былъ слѣпъ, дѣвушки вели его подъ руки. Я догадался, что это и былъ Итильванъ.