А третья – нетопырем пересекла все прочие: удержать, связать, поторговаться с князем, выкупить за жизнь ведьмы если не силу, то хоть правду.
И стало вдруг так страшно, что заныло в груди, защемило.
Такую вину никто простить не может. Не в человеческом это обычае, душу родную собственной рукой Землице на покаяние отправить, Цветноглазую в дом пригласить да упрашивать.
Агата опустилась на пол у ног спящей тяжелым сном дочери, вытащила из-за пазухи оберег с бяломястовской землей, припала губами, не переставая молиться. И сама едва ли ответила бы, о чем просила жарче: чтобы осталась жива неразумная преступница-дочь или чтобы не проведал зять о страшном ее поступке.
Одна оставалась надежда – что и вправду так силен князь, как все о нем говорят. Что не сумело пробить защиту княжескую убогое нянькино колдовство.
Показалось Агате, что немного прошло времени. Только раз, другой уж приходили от господина спрашивать, здорова ли княгиня и будут ли госпожи к столу.
Наконец пришлось подняться, причесать растрепавшиеся волосы и со всяческим тщанием уложить под кичку. Хоть и дрожали ноги, и подгибались от тоски и страха, надо выйти, отужинать, успокоить зятя. Не ровен час сам заявится. И тогда Эльке лучше уж и не подниматься.
Агата подняла голову, расправила плечи, кликнула девку да приказала у двери опочивальни стеречь. Мол, княгиня Чернская отвар целебный выпить изволили ради здоровья будущего наследника. Костьми ляг, а не позволяй, чтоб тревожили.
Служанка закивала, кривясь под тяжелым взглядом княжеской тещи. И Агата с досадой подумала, что много воли Владислав дает своей прислуге. Не патлами трясти надо, а в ножки поклониться да толком отвечать. Уж на что глупы были девки в Бялом, а чернские и того хуже. Жаль, уговорил муженек оставить Ядзю Кубусю. Батюшка – шленда бесстыдная и думает сына девками от душевной тоски излечить.
А здесь Ядзенка была б при деле. Няньку к Эльке пускать нельзя. Жалко со двора согнать. Двадцать лет рядом, под рукой, ради своей Эленьки в узел завяжется. А гляди ж ты, на какую мерзкую глупость сподобилась. Ребенка извести. Князя будущего. Чернского и бяломястовского, шутка ли.
Владислав сидел уж за трапезой. И в какой-то миг показалось Агате, что он все знает. Так и обмерло сердце. Князь был суров и задумчив. Две складки залегли между бровями. Агата неторопливо подошла к столу, позволяя слугам суетиться вокруг нее с подобающим подобострастием. Но вопреки ее ожиданиям зять только махнул рукой: присаживайся, мол, змея-матушка.
– Что голубка моя? – рассеянно спросил он, глядя не на тещу, в полный кубок, словно надеясь прочесть что-то в его темной глубине. – По мужу не скучает?
В ответ на едва уловимую его насмешку Агата сжала губы, отпила из своего кубка, словно говоря: по твоему, зятюшка, приказу, отвечать не стану.
– Здорова ли Эльжбета? – строже спросил Владислав, поднимая глаза на тещу. И Агата поняла, что теперь уж надобно отвечать.
– Здорова, – сквозь зубы процедила она. – Дурно ей днем сделалось. Пришлось заклятье целебное на нее наложить да травками попоить. Грустит моя голубка, что муж ее видеть не желает. О наследнике своем совсем не печется.
– Знала твоя дочь, за кого замуж шла, – бросил Владислав, показывая, что кончен разговор, но Агату словно ветер в бок толкнул.
– Знала, что за князя, да не ведала, что за мертвеца ходячего, от которого и доброго слова не услышишь, – выпалила она и даже не успела испугаться собственным словам. Князь холодно смерил ее взглядом.
– И верно, матушка Агата, за мертвеца, – хрипло проговорил он. – Только что-то ни разу ни ты, ни доченька твоя, голубка моя златоволосая, не спросили, всегда ли я был таков. Не у меня, так хоть у мужа своего спросила бы, тещенька. Может, рассказывал он тебе, когда сватал, как из второго сына в наследники княжества вышел?
Глаза Влада полыхали таким небесным огнем, что Агата дрогнула, чуть подняла руку, словно заслоняясь от княжеского гнева. И в то же время гулким эхом отозвались в сердце слова. Знала Агата, что был Казимеж в чем-то перед Владиславом виноват. А вот в чем – не ведала. Обмолвился только однажды муж, что давно это было. А кто старое помянет – тому глаз вон. Влад не стал поминать. Снова опустил голову, задумался. Будто забыл о том, что все еще сидит за столом перепуганная теща.
Агата ругала себя почем свет. Зачем гневила, зачем травила душу. Теперь, ежели что, вдвое страшнее будет Владова расправа.
В дверь сунулась девка. Агата сперва вздрогнула – не та ли, которую у двери Элькиной сторожить посадила. Не стало ли хуже дочке. А потом выдохнула – другая девка. Тут, в Черне, все служанки на одно лицо: чистые, холеные, круглые, напуганные.
А следом за девкой, как всегда лишь с легким поклоном и не снимая перед господами вечного своего плаща, словно и не холоп, явился великан Игор. Глядя на то, как тот без чинов склонился к уху князя и что-то шепнул хозяину, Агата пожалела, что они не в Бялом. Уж Казимеж на что тряпка, а вбил бы науку послушания в голову чудовищу, знал бы, как к господам обращаться, как низко кланяться.