– Я знаю, Анна. – Я посмотрела на повязку. Рука выглядела слишком чистой, чтобы быть моей. – Но он лишь хотел убить ведьму. А ведьмы опасны, миледи. Разве ваша мать не говорила вам этого?
Я шагнула к окну и посмотрела вниз, на сад. В моем мире не стригли деревья, не косили траву, не высаживали розы как почетный караул. Но мать Анны? Разве она принадлежала к этому миру?
В окно я увидела прихрамывающего пожилого мужчину, облаченного в меховую накидку и опирающегося на трость. Дрожа, он склонился к бутонам роз.
– Моя мать говорила мне… – Голос Анны звучал как чистая вода. – Всегда говорила мне, что ведьмы – целительницы и помощницы. Провидицы. – Она шагнула ко мне. – От нее я узнала, что вы – такие, Иви.
– Нет, я же сказала! – Я повернулась к ней. – Это ведьмы такие, не я! Я не владею магией! Я не похожа на них!
Жар моих слов заставил ее остановиться.
– Пришли охотники… – Тяжело дыша, я отвернулась к окну от ее мягкого взгляда. – И все изменилось.
Анна ступила ближе. Спиной я ощутила, что она протянула ко мне руку.
– Что ты будешь делать?
– Один пес уже мертв, Анна. – Я смотрела на сад, обрамленный окном как картина. – Мне осталось найти четверых, и тогда я буду свободна… – Я осеклась. – Вот что я должна сделать.
Старик, прихрамывая, подошел к другой распустившейся розе. Его рука тряслась, когда он коснулся цветка, однако лицо было неподвижно, задумчиво. И в этот момент я узнала его. Тот мужчина, тогда еще молодой, который дрожал от горя рядом с женой, бледной как ее простыни. Их новорожденный ребенок плакал. А Смерть смотрела.
– Она умерла после рождения вашей младшей сестры, так? – сказала я. – Ваша мать. Умерла, родив ее?
Анна задержала дыхание. Старик уколол палец о шип.
– Откуда… – заговорила она тише, – откуда ты это знаешь?
Я смотрела, как ветер прошелестел по саду и подтолкнул облако, которое закрыло солнце, и мои воспоминания пробудились.
– Я была здесь, Зеленоглазая Анна.
Она встала рядом со мной.
– Когда? – Она коснулась моей руки. – Когда ты была здесь, Иви?
– Когда была маленькой. С матерью. – Я повернулась к ней и увидела ту девочку, которая замерла от страха, глядя на умирающую женщину. – Мою мать позвали к твоей, чтобы она ее исцелила.
Воробей сел на оконный карниз, пристально глядя на нас.
– Но было уже слишком поздно.
Глаза Анны расширились и стали зелеными, как сад. Она подошла еще ближе, и я уловила аромат миндального мыла на ее коже.
– Я помню. Ведьма. Мать послала за ней. Отец не хотел… И я помню… – Она протянула руку и коснулась моих волос. – Тебя! – И ее юная версия ступила ко мне в той комнате горя. – Ты – маленькая девочка с рыжими волосами, которая держалась за ее юбки…
– С пухлыми щеками и хмурым видом.
– Да! Это ты! – воскликнула Анна, спугнув воробья, и он вспорхнул, взмыл вверх и, описав круг, бросился поперек окна, так быстро, что, казалось, пролетел сквозь зеркало, откуда на нас смотрели две девочки.
Одна – темноволосая и высокая, с изумрудно-зелеными глазами, мягкой и грустной улыбкой. Другая – с волосами цвета пламени, с веснушчатым лбом, нахмуренными бровями, щербинкой между передних зубов, которая обнажилась теперь в улыбке.
Затем обе девочки рассмеялись, увидев нас, и мы засмеялись вместе с ними, а воробей запел свою чудесную песню.
15
Я давно так не смеялась. А вот Анна была печальна, и казалось, что смех прорвался сквозь ее печаль – как вода из запруды.
– Пойдем. – Та девочка, что постарше, вышла из зеркала, и мне хотелось схватить ее и вернуть обратно, мою новообретенную подругу. – Тебе нужно собраться.
Ее улыбка увяла, когда она помогла мне снять старую одежду.
– Значит, я скоро попрощаюсь с твоим миром, Зеленоглазая Анна?
Я надела драконье платье, уловив тихий вздох хлопковых кружев.
Анна открыла рот, чтобы что-то сказать, но остановилась. Залившись краской, она повернулась к шкафу и достала из него туфли и накидку, такую же алую. Шерсть мягко скользила в моих пальцах.
– Это принадлежало Джейн.
– Что с ней случилось?
Анна покачала головой, глядя в окно на отца.
– Вот, Иви, твоя сумка… – Когда она взяла ее, камень матери выпал на пол. – Ой! – Камень прокатился у ее ног, и она наклонилась за ним. – Это же…
– Это мое! – выпалила я, сразу почувствовав стыд. Она же не Дилл, которой не терпится присвоить его.
Я смотрела, как она проводит пальцами по поверхности камня, поворачивая его в руке.
– Странно, я думала, что это принадлежало моей матери…
Я вспомнила портрет, руку ее матери на гадальном камне. Ведьма в этом доме с золочеными окнами и клумбами роз. Ведьма – такая же, как моя мать. Ведьмы повсюду.
– Когда мама умерла, – Анна снова подошла к окну, – отец винил во всем колдовство, говорил, что она в это играла, что ее наказал Господь. И он выбросил все ее вещи.
Она смотрела в сад, на отца, прижав камень к груди, будто пригрела птичку, которая вот-вот улетит.
– Он был так зол, Иви, ослеплен горем. Я умоляла его, просила оставить мне хоть что-нибудь от нее. Но все, что у меня есть, – тот портрет. Больше ничего.
Ее руки гладили камень. Я шагнула к ней.