Ведьма. Часть 1. Соколиное перо

На смятых, пожелтевших простынях лежало тщедушное детское тельце. Он был настолько прозрачен, что сам едва отличался от тоненькой тряпочки. Мальчик не шевелил руками, а в глазах — о, его глаза я не забуду никогда. В них было столько боли, смешанной с удивлением, и такое сильное чувство разочарования, что становилось страшно. Тогда я и решила его вытащить во что бы то ни стало, пусть даже ценой собственной жизни. Потому, что детские глаза — не должны быть такими. И нет, мы не можем лечить рак. Но я была уверена, что если я не помогу ему — мир обрушится. По крайней мере, мой. Отвары были бесполезны. Молитвы, отчитки — ноль. На заговоры, чистки, подмены — не стоило и надеяться. И я решилась — отдать ему собственную жизнь, и, конечно, силу, без остатка. Ибо что я за ведающая мать, если не могу осуществить намеченное. Это не было ритуалом, я даже не знаю, существуют ли такие ритуалы. Просто ночью, когда уставшая мамушка его наконец уснула, я села у Гришиной постели, наложила на больное место руки и стала переливать в него свою собственную жизнь. Еще раз — я не читала нигде никаких описаний, не знала — возможно ли сделать то, что хочу. Мной управляло одно жгучее желание — спасти ни в чем не виноватого малыша. Именно тогда я поняла — что в нашем деле главное — намерение. Через 20 минут меня пробил ледяной пот. Еще через 20 вырвало чем-то страшным, черным, но я продолжала. Я вливала в больного ребенка всю свою энергию, до последней капли. Я осушила себя, как кувшин, и последней ушла сила, я упала без чувств. Помню, мне бросилось в глаза, что Гриша не дышал. То, что мы за каймой — я поняла сразу. Бессилие и гнев, управляли мной в ту секунду. Мы — мертвы? Оба? Неужели все напрасно? Мы шли по пыльной дороге, на перепутье миров, и впереди — не брезжил свет. Раздались раскаты грома, подул сильный ветер. Мальчик взял меня за руку:

— Тетя, мне страшно!

— Мне тоже. Но нас двое, поэтому давай разделим этот страх пополам. Половинка мне, половинка тебе, все глядишь не целый страх на человека, а по половинке.

— УХОДИ! А ЕГО ОСТАВЬ! Слова звучали как гром, и не возможно было понять, кто говорил — мужчина, или женщина.

— Нет! Весте пришли, вместе и уйдем!

— ДУРА! САМА ТУТ ОСТАНЕШЬСЯ!

— Знать бы еще где — это «тут».

— Тетя, мы умерли?

— Нет!

— ДА!

— А ну иди сюда, малыш.

Я обняла ребенка, словно он был самым дорогим сокровищем в мире. Я чувствовала, как в его груди бьется сердце. От пшеничных волос пахло солнцем.

— Мы живее всех живых. Я тебе снюсь. А проснешься ты здоровым.

— Тетя?

— Ай?