– Внутри меня есть биодатчики, – вернулся к ней взглядом Арсений или кто-то, кто брал такие вопросы на себя, – сформированные моим тридцатилетним опытом, особенностями характера, элементами разных внутренних чувств, вплоть до шестого, конкретными предпочтениями. – Он с вызовом обвел глазами всех прочих. – Обычно спустя несколько недель, иногда месяцев они выдают примерную дату расставания с той или иной особью. Они не ошибаются, разве что бывает пустяковая погрешность. Не впадайте в ханжество, у вас у каждой имеется такой прибор. Когда стрелка показывает около нуля, вы бежите стремглав прочь… В твоем случае, милая, эти датчики молчат. Мы общаемся уже несколько месяцев, и они не выдают ничего, даже приблизительно. Значит, ты нужна мне. И у этого «нужна» нет срока годности… в настоящий момент…
– Слышишь, что он говорит? – в ярости взвизгнула Липа.
– В настоящий момент?.. – словно не слышала ее девушка со смородиновыми глазами.
– Ты нужна мне надолго…
Липа схватила с тонконогого столика одну из баночек. Неразборчиво бормоча проклятия, с развевающими волосами, она грозно материализовалась рядом с головой пленника и, густо смазав палец мазью, нанесла ее на беззащитные виски. Арсений дернул головой, но пользы от этого не было.
– Ты променял меня на нее, – прошипела белокурая ведьма ему в ухо. – Знал бы ты, как я ненавижу тебя!
– У нее есть сердце, – грустно парировал агнец, сосредоточившись взглядом на Елене. Виски его заблестели.
– У меня оно тоже есть! – взвизгнула уязвленная Липа, переходя из стадии красивого гнева в гнев отталкивающий.
– Тебя обманули! – Мужчина саркастически ухмыльнулся. – Если оно и есть, то недоразвитое, недосердце, иногда лишь вздрагивающее в какой-то внутренней работе.
«Luxura» вдруг встрепенулась и по-животному заурчала, вспыхнув мягким красноватым светом. Гул нарастал. Поочередно вмешивались в общее действо множество агрессивных бездушных ламп.
С лицом убийцы Липа отступила в сторону, с трудом отняв жестокий палец от податливой кнопки «Вкл». Она с некоторым садизмом во взгляде выискивала в лице мужчины признаки беспокойства, должном в скором времени захватить и подавить его.
– Что ты делаешь? – пока еще спокойный, но уже начавший отчаянно мерзнуть, спросил Арсений. Глаза его обеспокоенно искали Елену, но она растаяла где-то в темноте вместе с Несусветой. Оставшиеся ведьмы приблизились, криво улыбаясь и сопровождая происходящее безжалостными репликами, из которых выкристаллизовывалось понимание, что каждая пьяна и поэтому не в себе, а все вместе они образуют зловещую компанию.
– Собираюсь подтвердить твою правоту, – мягко отозвалась Липа. – Налейте ему еще, девочки! Облегчим этой скотине восприятие собственной участи! – Справа прорисовалась на темном полотне Анестезия. Она небрежно поймала подбородок Арсения пальцами и забросила за преграду губ содержимое собственного стакана.
Алкоголь на этот раз пролетел незаметно, агнец ощутил, как, несмотря на внутренний ледяной озноб, лоб его намок от горячего пота. Он вглядывался в знакомые и чужие красивые лица, с глазами, утонувшими в топях массивного недосыпа, с нетрезвым озорством, искрящим оттуда же. Его тревожили резкие движения дурашливых фурий, их бесстыжие диалоги о нем, друг о друге, странно похожие и незнакомые голоса.
Его угнетала очевидность, что девушки забыли о своей наготе, перемещения их были свободны до неприличия. Одновременно он чувствовал, как голодные лампы со всей яростью своей новизны принялись обгладывать его спину, нагрев ее до болезненной противоположности холодеющему нутру. К палитре примешивалось томление, которое можно было расшифровать как эротическое. Пронизывающие иглы страха, обнаружившись точечно, тут же поселились по периметру души, заставив ее затравленно пискнуть и панически заметаться внутри оболочки.
– Не дурите, – стараясь выглядеть спокойным, но уже слабым голосом попросил Арсений. – Вы же понимаете, что у всего есть последствия. Куда вы денете потом мое тело?
– Неужели? – хмыкнула Интрига, поводя плечами и миниатюрной грудью над ним, дразня таким образом. – Что может быть проще, чем развеять по ветру кучку пепла?
– Это можно сделать даже в окно, – жестко поддержала ее Апрель. Она подняла высоко ногу и поставила на борт солярия, отчего поза обрела высший уровень развратности. – А дождь смоет все следы, – отводя колено то влево, то вправо, жестко улыбалась она, в темноте не различаясь карим взглядом, отчего в мизансцене участвовали будто пустые глазницы.
– Был человек, – осклабилась Липа, крутя телесные петли на мысках, что с напряжением всей мускульной группы проявляли ладный в своей симметричности силуэт, рисующий идеальный круг вокруг солярия, – а останется пыль в щелях булыжников. Каждый раз, глядя вниз ранним утром за чашечкой кофе, я буду вспоминать тебя, дорогой, и даже здороваться. Правда, без слез, ведь щели будут напоминать о твоей расцарапанной спине, жалкий враль.