Ведьма и чужак

Это была не первая их с Мари ссора. Но такой силы вихрь Лиззи увидела впервые. И впервые испугалась: она ни разу не видела в глазах сестры такую ярость. Она бежала и бежала, обливаясь слезами от обиды, страха, усталости, от всего этого бесполезного праздника, двуличных людей, от неоправданных надежд, не имеющих к ней отношения, от той, кем она родилась, но не хотела быть. Она бежала так быстро, как только могла, не чувствуя холода, не замечая веток, хлещущих по щекам, спотыкаясь, падая в снег, вставала, путаясь в уставших ногах, пока вдруг не остановилась. Она закричала так громко, как только могла. С веток взлетели разбуженные птицы. Лиззи оглянулась. Мари за ней не гналась. Она осмотрелась и не узнала местность, не поняла, насколько далеко забежала в лес. Тяжело дыша на морозе, в одних ботинках и легком домашнем платье, она заговорила шепотом, словно молитву:

— Мамочка, ты же слышишь меня с той стороны? Я запуталась. Если я и правда не бесполезная, если у меня получится сделать хоть одно серьезное заклинание, я никогда больше не заикнусь о том, что хочу уйти из шабаша.

На этих словах Лиззи Майер развела руки и, как учила тетушка, выставив левую вперед с поднятым указательным пальцем и со средним и большим, сцепленными в кольцо, прошептала самое сильное из огненных заклинаний, которое ей было известно: «Саиисс ассуу». Она увидела крошечное пламя и почувствовала, как летит, отброшенная рикошетом. Удар. Боль. Темнота.

Лиззи Майер открыла глаза, ощущая, как на виске ближе к макушке запульсировала рана. К горлу подступила тошнота. Рядом горел костер, но никак не фокусировался перед глазами.

— Очнулась? Ты как?

Лиззи попыталась сесть и рассмотрела Рами, сидящего около костра. А на нее был накинут его странный вязаный балахон.

— Что ты здесь делаешь?

— У меня к тебе точно такой же вопрос, — задорно расхохотался юноша. — Но раз сразу включила свою серьезность, думаю, что ты в порядке. Я тебе голову твоей же мазью намазал, и знаешь, что я тебе скажу, Лиззи Майер, — ты отличная ведьма!

Теперь уже Лиззи расхохоталась. Она смеялась и смеялась, а из глаз ручьями текли слезы, которые она по-свойски вытерла его балахоном.

— Спасибо тебе, Рами. Наверное, ты меня спас.

— Не переживай из-за пакта. Я не расскажу, что помог. И я помог не потому, что ты ведьма, я даже и не увидел сначала, я учуял Унру и увидел взлетевших птиц, а дальше просто развел костер.

Юноша заулыбался такой искренней улыбкой, что Лиззи на секунду задумалась о том, что он вполне себе красивый. Совсем не в ее вкусе, конечно, но Мари бы наверняка понравился. При мысли о Мари по телу прокатилась дрожь, но не от злости или обиды, а скорее от осознания того, как тяжело предстоит мириться. Лиззи придвинулась поближе к костру.

— «Не будут мстить за таких, как я». Что ты имел в виду?

— А?

— Когда прощались, я спросила, будет ли за тебя мстить клан. Ты мне так ответил. Каких, как ты?

— Таких же, как и ты. За таких у нас не мстят.

— Ничего не поняла. Боги, ты же читаешь книги, почему сразу нормально не ответить?

— Серьезная Лиззи Майер просто плохо слушает других людей, — рассмеялся Рами, но, наткнувшись на сердитый взгляд, перестал паясничать. — Я имел в виду, что мы с тобой чем-то похожи. У меня тоже почти нет Унры. А если ее нет, то и тотем не сможет тебя избрать, а ты не сможешь избрать тотем.

— Ты не можешь обернуться?

— Что ты вообще знаешь про наши кланы? Обернуться — это как-то размыто звучит.

— Знаю, что вы кочуете и живете стоянками в лесах. Знаю, что вы можете становиться разными животными. Знаю, что нынешняя Бо Айса встречала мою тетю, нашу старшую, обернувшись медведем.

— Ты довольно много знаешь. Но ты знаешь не совсем правильно. Обернуться — это плохое слово. У нас есть другие. Есть перенимать и есть следовать.

— И в чем разница?

— Дети, когда рождаются, не умеют управлять своей Унрой. Они смотрят на зверя, и их Унра неосознанно перенимает зверя в себя. И тогда ребенок может переняться, например, в кота или в собаку, в зверя, не сильно отличающегося по размеру. Сложнее в большее, как и в меньшее. Живым почти невозможно в птиц. И всегда ненадолго. Но случалось разное. Были в давности и те, кто с рождения и первого взгляда перенимался во взрослого медведя. Но это много-много веков назад.

— Что же тогда следовать?

— Следовать за своим зверем. За своим тотемом. Когда он изберет тебя, а ты изберешь его, ваша Унра станет единой. Медведь избрал нашу Бо, когда ей было девять лет. Но это редкость, поэтому она и зовется нашей Бо. Обычно все находят тотем до пятнадцати лет, а дальше привыкают. Когда исполняется двадцать и клан встает на зимнюю стоянку в праздник Темнейшей из ночей, вы приносите клятвы и становитесь единым. И тогда можно считаться полноценным членом клана. Таким, за которого будут мстить. А я не такой.

— Ты не нашел себе тотем?

— Я же говорю тебе, Лиззи Майер. Моей Унры недостаточно, чтобы следовать за тотемом.

— А что бывает с теми, кто не нашел тотем? Ты же не первый, с кем такое приключается?