Я только поморщилась. Это он ничего не понимает или прикидывается. Книга ведь лишь символ и сборник неких знаний прародительниц, а сила моя теперь вся со мной и во мне. Может, у других подлунных как-то по-другому с этим, но я ощущала с полной четкостью — все отмерянное и положенное внутри, потому что оно отныне неотъемлемая часть моя, больше даже, чем часть тела. Пока я жива, силу из меня не вычленить уже. Возможно, сама бы могла ее исторгнуть, отказаться, но пока ни способа это сделать не знаю, ни желания не имею. А книга… она скорее ключом была, изначально открыв потаенное и обратившись после… ну в обычную книгу, похоже. Чрезвычайно ценную, единственную в своем роде, но книгу.
Василь вернулся и утвердительно дернул мохнатой башкой, отвечая на мой вопросительный взгляд. Вот, значит, как. Все же Лукин ушел. Сам. Но почему? И книга-то ему на кой черт? Он же сам сказал, что там по сути руководство по применению моих сил в “мирных целях”, ничего о достижении вершин власти и могущества, а также фантастическом обогащении не было. Или же было, но не на поверхности, и Данила солгал? А может, именно таким — добыть книгу и свалить и был его изначальный план? Но опять же, на кой? А как же награда в виде части силы рода для него, что было прописано в нашем договоре? Он получил уже ее по умолчанию, только я завладела книгой и приняла свою стезю, и промолчал?
Голова пухла от вопросов и непонимания, а вот чувства были как будто приглушенными. То есть я разумом уже поняла, что Данила меня предал, не важно до какой степени — сам факт налицо. Но острой боли или лютой ярости не ощущала. Не догнало еще или сонное зелье не до конца попустило? В любом случае, сидеть и макать и дальше свое лицо и мысли в реку смысла не вижу.
— Выезжаем обратно, — сказала я Василю, что сидел неподалеку, наблюдая за мной настороженно, и пошла отвязывать и седлать лошадей.
— Лесной царь, ты палатки, да все барахло это походное можешь прибрать и сберечь? — спросила у лешака, затягивая подпругу Мамалыги. — Собирать и тащить его обратно смысла не вижу. А так, может, и вернусь когда побыть на природе и навестить родные места прабабушки. Ты же ведаешь небось, где хутор стоял, в котором она жила?
Ответом мне была тишина, и я глянула все же через плечо. Лешак смотрел на меня своими глазами-провалами с искрами понимающе и, почудилось, с сочувствием. Ага, болтовней я не даю себе свалиться в весьма вероятную истерику. Я ведь чую ее, притаившуюся в глубине сознания, вместе с болью, не прогрызшей еще себе дорогу наружу сквозь внезапно опустевшую душу. Чую и понимаю, что их нападения не избежать, вот только сейчас не время и не место. Я еще буду выть и слезами захлебываться, и корчиться от ожога потерей, но позже, без свидетелей. А еще когда буду знать все точно. Окончательно.
Отвернулась, продышалась, проглатывая удушающий ком в горле и взобралась в седло.
— Сделаю, что просишь, господарка, — проскрипел лешак. — И из вотчины моей тебя короткой дорогой выведу. Езжай, суд чини над полюбовником своим вероломным. И, коли живым оставишь, от меня передай — до скончания веку ему больше в лес не ходить. А коли войдет, хоть где, то там и сгинет.
Я кивнула, никак не комментируя, и толкнула кобылу под бока, трогаясь. Вьючных обоих сразу прицепила негруженных к седлу, не бросать же животин.
Леший снова продемонстрировал нам свой фокус с изменением пространства. Не прошло и часа в пути, как лесная просека сменилась грунтовой хорошо накатанной дорогой, а еще минут через пятнадцать впереди замаячил асфальт. Я обернулась и, прижав ладонь к груди, склонила голову, благодаря невидимого лесного царя, и ближайшие ветки закачались, отвечая мне. Василь воспользовался остановкой, выплюнул из пасти свои ботинки со связанными между собой шнурками, обратился, достал из сумки на седле штаны с бельем на этот раз, футболку и быстро оделся, обулся, дальше потрусив рядом.
— Какие у нас планы спрашивать смысла нет? — зыркнул он на меня снизу мрачно.
— Угу. Пока один план — домой добраться. И учиться жить уже без опекуна-предателя.
Очень я сомневаюсь, что Лукин ждет нас в поселке ближайшем с распростертыми объятиями и объяснениями покаянными. Черный Лис и покаяние… м-да…
Но оказалось я ошиблась и очень сильно.
— Сестренка, я его чую! Лукина. — вдруг оживился Василь, начав шумно принюхиваться. — Впереди. И он там не один. Может, не станем переться туда в открытую? Давай я сам туда прометнусь разведаю?
— Вряд ли в этом есть смысл. Если Лукин торчит где-то впереди, то явно ждет нашего появления, и подкрадываться или убегать смысла нет. Наверняка он отслеживает меня как-то.
Мой взгляд упал на фейринский браслет. Разве он не должен как-то поменяться из-за предательства? Про невозможность тайной измены — помню из болтовни Захельмахера, а еще что-то — нет.
— Мне категорически не нравится то, чем и кем все это пахнет, — возразил оборотень.
— Аналогично. И ты идти со мной дальше не обязан, братишка. А вот мне не идти без вариантов, чую.
— Да иди ты! — огрызнулся Василь и зашагал вперед.