Ведьма. Истоки

Померещилось, что это именно то, единственно необходимое, и великолепнее этого быть ничего не может, и я хочу, хочу так… но что-то мешало. Жгло, не пускало, как если к моему телу или точнее сознанию привязали тяжеленный якорь. Моргнув недоуменно, я подняла свою правую руку, обнаружив там фейринский помолвочный браслет. Черный гладкий металл с сияющей сейчас до рези в глазах серебристой вязью рисунка реально жег кожу, и был импульс содрать его.

Лукин! Да кто он такой, чтобы удерживать! Но первый ожог стал обращаться теплом, которое стремительно влилось прямиком в мое сердце, а оттуда ниже, и уже следующий взгляд, брошенный на так желанный только что правый путь отрезвил. Прародительницы там виделись все такими же невозможно прекрасными и преисполненными неимоверной силы, но их стезя больше не ощущалась моей. Я приложила руку с браслетом к груди над сердцем, в котором не было пустоты, как у них, и склонила голову, благодаря за предложенное и отказываясь. Мне ответили все такими же добрыми улыбками, вот только в них теперь сквозила легкая тоска. Пришло от них знание, что уж очень давно никто не избирал эту дорогу.

Я перевела взгляд на левую арку, снова скользнув по центральной лишь рассеянным взглядом и вздрогнула от импульса иррационального ледяного возбуждения. От женщин, ждущих там, тоже исходила аура мощи, меньше, чем от стихийных, но она была плотнее, жестче что ли. Вот они были теми, кто не отказался полностью от человеческого в себе и обратили силу ему во благо, точнее так, как им хотелось. Опять же никаких сожалений ни о чем, только трансляция того бесподобного, сравнимого разве что с высшей степенью сексуального наслаждения, чувства превосходства над окружающими. Быть почти всемогущей среди тех, кому нечего тебе противопоставить, это ли не идеальное проявление счастья.

Я смотрела и смотрела на этих… ну не знаю, так и подмывало их величать темными повелительницами и вдруг одна из них, та, что стояла к арке ближе всех, покачала головой и повторила мой жест, адресованный предыдущим господаркам. С улыбкой приложила ладонь к груди, и это повторили и остальные, начав медленно отступать и растворяться. Ясно, этим я не подхожу, значит. Эх, не выйдет из меня всемогущей повелительницы, к ногам которой все и все. В самый последний миг перед исчезновением одна из бывших господарок остановилась и указала на меня, потом на себя, что-то беззвучно произнесла. Кажется это было "Ты можешь воззвать".

Осталось только и вернуться к последнему пути. И вот тут-то я смогла наконец если не рассмотреть, то как-то почувствовать, что же это за странный туманный ореол, что окружал каждую из них. За их спинами стояли мужчины и дети. Любимые, родные, близкие. Те, кто согревал и хранил, а случалось и ранил их души при жизни, так похожей на самую простую людскую. Те, кем дорожили они сами и ради кого и выбрали свою стезю. И вот здесь было и сожаление и печаль, горечь разочарований, но никаких сомнений в правильности выбора! Ни в том, что от вселенски огромной силы они брали в свой путь такую малость, ни в том, что иногда оказывались недолговечными перевесившие могущество чувства, ни о том, что было упущено нечто более важное.

И рвануться в эту арку для меня было настоящим облегчением, которому ничто не стало препятствием.

Я пронеслась под бирюзовым сводом и мгновеньем позже вывалилась в мир запахов ночного леса, тысячи его звуков, призрачного света Луны и гнилушек. А еще в кольцо объятий Лукина.

— Василек? — он всматривался мне в лицо напряженно и с отчетливой тревогой.

— Я выбрала, — пробормотала, еще моргая без остановки, привыкая к резкому изменению вокруг. — Я выбрала тебя.

— Хорошо, — ответил Данила спустя паузу в несколько секунд таким резко просевшим голосом, что вышел какой-то невнятный хрип, и повторил: — Хорошо. Очень.

Глава 28

— Ну слава Луне, что все хоть и малым, но благом обернулось! — вторгся в нашу с Данилой очень особенную интимность с облегченным вздохом лесной царь, однако, не сдержался и все же добавил с досадой: — Эх, бабы-бабы! Хоть сто лет пройди, хоть тыща — все едино. Вавакать без позволения мужиков своих да своевольничать всяко научились, а все сердце глупое вами правит, не разум.

— Потому что людям свойственно желать быть счастливыми, а если не сердцем выбор делать, то счастья не видать, — возразила я с дурацкой улыбкой ему и чмокнула все еще хмурого ведьмака в небритую щеку.

— Ага, нагляделся я на вас таких счастливых, — огрызнулся мшистый ворчун. — Счастье — оно в покое, господарка, а не в страстях лютых. Через них как раз одно беспокойство и тяжесть сердцу в голом остатке.

— Не будем спорить и пессимиздить, — прикрыл мне, собравшейся возразить, рот ладонью Лукин. — Есть же повод порадоваться — ну так давайте отпразднуем приход в мир новой господарки водной в силе.

— Ну дык… чего же не отпраздновать, когда есть что, — тоже не стал продолжать спор леший и даже криво ухмыльнулся. — Заслужили мы все гульнуть.