— Сиби, он в сознании? — голос Анны звучал непривычно тихо, а Гилберт безуспешно заморгал, пытаясь вернуть себе зрение.
Половицы заскрипели совсем рядом с Гилбертом. Сибилла поднялась на ноги и наклонилась ближе к лицу парня, пытаясь различить в полной темноте признаки движения.
— Да, все хорошо, — Сибилла вздохнула громко, явно испытав облегчение.
— Замечательно, — сказала Анна, а Гилберт понял причину ее тихого шепота.
Она охрипла. Голос девушки звучал уверенно, но срывался после каждого высокого звука. А иногда словно… шипел. Что-то покалывало в груди Гилберта от этого посвистывания. Словно он уже слышал этот голос. Такой же шипящий.
— Молодец, — продолжила Анна, а Гилберт прислушался, морщась копаясь в своей памяти, — а теперь, как обсуждали — стучи в каждый дом в деревне и собирай всех в церковь.
— Я никуда без тебя не пойду, — взвизгнула Сибилла, но Анна словно ее и не слышала.
— Не объясняй долго, что произошло, они не поймут. Ори, что есть мочи, что в деревне ведьма. На тебе метка, они поверят. Никуда не денутся, как миленькие поверят и пойдут, камешек мой только не забудь, — продолжала Анна, не прерываясь на паузы.
— Я не хочу, — всхлипнула Сибилла, и ойкнула.
Рядом с головой Гилберта что-то влетело в стену и повалилось на пол, обдавая его жаром.
— Пошла вон! — заорала Анна, но тут же закашлялась, — Пусть читают молебен. Детей маленьких, и девочек и мальчиков, в алтарь отнесите. У кого если кто с вечера домой не возвращался, на коленях пусть милости просят. Только Он сейчас вам и поможет, — как заведенная бормотала Анна, — сама читай и не останавливайся, пока не рассветет. Норману крестик мой отдашь и пузырек последний из тайника. Он поймет все, он знает, пусть выпьет только — все вспомнит. А людей не бойся, они тебе ничего не сделают, не смогут.
— А ты? — пролепетала Сибилла, а Гилберт, наконец, понял, где слышал похожий голос.
И от этого осознания так резко поднялся на ноги, что зашатался. Зрение возвращалось к нему стремительно, больше не давая надежды на то, что все происходящее сейчас — сон. Открывшаяся ему картина безжалостно прижала его к реальности, не давая перевести дух. Разнесенная вхлам комната. Выбитая дверь, летающие вокруг щепки. Обожженные руки и лицо Сибиллы. Его собственные. И крепко завязанные куском оторванного подола глаза Анны.
— А я потом, Сиби, — Анна попыталась улыбнуться, но ее лицо лишь перекосила зловеще-острая гримаса, — сейчас мы с Гилбертом за отцом сходим и вернемся.