Ведьма Пачкуля, или Магия вредных привычек

Пробив головой барабан, она так и осталась торчать в нем вверх тормашками, беспомощно дрыгая в воздухе тощими ногами в стильных наколенниках, что, по крайней мере, позволило публике как следует рассмотреть ее ультрамодные роликовые коньки, изготовленные по спецзаказу и снабженные сверхреактивными двигателями. Когда они наконец взорвались, аудиторию охватила буря неистового восторга. Скотт Мертвецки зевнул и украдкой взглянул на часы.

— А сейчас Тетеря продемонстрирует нам искусство езды на одноколесном велосипеде, — проорала Пачкуля поверх взбудораженной толпы. Публика послушно расселась по местам, поскольку всем не терпелось взглянуть на это чудо техники.

Когда же из-за кулис, виляя зигзагами, выехала Тетеря, зрители единодушно признали, что нисколько не обманулись в своих ожиданиях. Конструкция представляла собой разбитое колесо от телеги, к которому кое-как была примотана палка с сиденьем на конце. Однако наибольшее впечатление на публику произвел руль. Оно и понятно, ведь за ним Тетеря специально ездила в город. Его отделанные мехом ручки были сплошь увешаны фонариками, колокольчиками, амулетиками на счастье и забавными безделушками на резиночках. В нем даже имелся встроенный стереопроигрыватель, который орал на полную громкость. Единственное, чего не было на этом руле, так это тормозов. Просто к тому моменту, когда до них дошло дело, на ручках уже не осталось свободного места. Жаль, конечно, потому что какой смысл часами упражняться на колесе, если в нужный момент ты не сможешь его остановить?

Крутя вперед педали, Тетеря неумолимо приближалась к краю сцены и в конце концов — вы правильно угадали! — загремела в оркестровую яму вместе со своим велосипедом, где пробила второй барабан и погнула флейту. Велосипед, ясное дело, развалился на части, а саму Тетерю на носилках унесли в лазарет. Публика ликовала. Скотт Мертвецки закрыл глаза.

— Следующий номер программы — безудержный истерический хохот в исполнении Туту, — возвестила Пачкуля, когда волнение в зале улеглось. — Да, боюсь, именно он.

Публика в недоумении вытаращила глаза, не представляя себе, как бы это могло выглядеть.

А выглядело это следующим образом. Когда занавес распахнулся, посреди сцены стояла гигантская картонная коробка, разрисованная всеми цветами радуги. Из коробки выскочила Туту в балахоне, увешанном бумажными цветами, бантиками и огромными булавками. На носу у нее была прищепка, на голове — связка бананов, а на ногах — ярко-желтые резиновые сапоги. Одним словом — красотища!

А вот истерический хохот подкачал. Как и предсказывала Пачкуля, он звучал совершенно обыденно и никого не удивил. Понаблюдав немного за тем, как Туту галопирует по сцене, кудахчет и выкидывает коленца, Пачкуля дала сигнал двум рослым помощникам, и те насильно уволокли разыгравшуюся ведьму за кулисы. С минуту поколебавшись, зрители все же поаплодировали ей вслед, отдавая дань оригинальному исполнению. Вечер продолжался, а Скотт Мертвецки спал мертвым сном.

— А сейчас, дамы и господа, поэма собственного сочинения в исполнении Грымзы Премудрой, гордости нашего шабаша! — торжественно объявила Пачкуля. — Ну наконец-то, — шепнула она на ухо Хьюго. — Путь хоть мозгами пошевелят для разнообразия.

Гордость шабаша выступила на середину сцены, держа в руках листок с поэмой. Вместо традиционного ведьминского колпака на голове у нее была профессорская шапочка с кисточкой. Поправив на носу очки, Грымза обратилась к собравшимся строгим учительским голосом, который заставил всех попрятать пакетики с тянучками под скамейки и навострить уши.

— Так, а ну-ка сели все прямо. Я прочту вам поэму под названием «Трудные слова». Возможно, вам она покажется сложноватой, но что поделаешь, не всем же быть такими умными, как я.

— Спасибо за внимание. Желаю всем спокойной ночи, — попрощалась она и удалилась под шквал аплодисментов. В действительности, никто из зрителей не разобрал ни слова из ее поэмы, но все решили, что если они будут громко хлопать, то другие подумают, будто они все поняли.

Затем настала очередь Макабры-Кадабры, которая, как мы помним, обещала продемонстрировать что-нибудь шотландское. Когда занавес разъехался, зрители так и ахнули, потому что Макабра, чей дядя, как мы уже знаем, торговал красками, нарисовала для своего номера настоящую декорацию с изображением шотландского горного пейзажа. Низ полотнища был густо замазан фиолетовым цветом, призванным изображать вереск, а верх сплошь покрыт мутно-серыми разводами, обозначавшими небо. Желтые кляксы, разбросанные тут и там, были ничем иным, как пасущимися в долине овечками. Макабра была не виновата, что у дяди не нашлось для них белой краски.