— Дани заснула и проспала всю ночь, — сообщил лекарь, — грудную лихорадку я убрал…
— И мою жену утешил, как я понимаю, — процедил Аламар.
Эльвин усмехнулся, элегантным жестом расправил манжеты.
— Разумеется, утешил. Кто-то ведь это должен был сделать? Девушка попала в дом, где один ее избивает, а другая мечтает убить. Мало радости, не находишь?
— Сама виновата.
— Виновата, да…
В руке Эльвина появился дорогой портсигар. Лекарь взял тонкую сигару, откусил кончик и протянул портсигар Аламару.
— Будешь?
— Нет. Идем… — окинул в последний раз место, ставшее ему склепом при жизни, и поплелся к двери, — идем в дом.
Эльвин поспешил следом.
— Послушай, на правах приятеля все же скажу: зря ты так с ней. Она хорошая, чистая девочка…
Развернулся резко, припечатывая Эльвина к стене протезом.
— Хорошая? Чистая?!! — вырвалось невнятное рычание, — она освободила этого… это…
И умолк, будучи не в состоянии подобрать слово, которое бы в полной мере отразило отношение к принцу Ксеону.
— Отпусти, — Эльвин спокойно посмотрел прямо в глаза, — да что ж ты так бесишься… Разве мы виноваты в том, что кому-то верим и кого-то любим? Ксеон умеючи запудрил ей мозги. А ты, вместо того, чтобы поставить их на место, не пойми чем занимаешься. Старательно взращиваешь ненависть к себе. Дождешься, что прирежет во сне.
Аламар убрал руку и с некоторым сожалением посмотрел, как добрый его приятель растирает шею. На белоснежном жабо осталось черное пятно сажи.
— Пусть прирежет, — выдохнул устало, — надоело… все…
— Отнесись к Данивьен по-человечески, раз уж приспичило жениться.
— Данивьен?
— Ну да. Так ее зовут. Она мне в замке еще говорила.
Аламар хмыкнул.
Надо же, имя какое вычурное. Прямо как у аристократки.
Он медленно побрел по коридору в малую столовую, где Ньями уже должна была накрыть завтрак. Эльвин бесшумно шел следом.
— Она не всегда жила на улице, — сказал он, — у нее были родители и, как я понимаю, довольно обеспеченная жизнь. Потом родителей не стало, Дани попала к тетке. Ну, а после того, как кузен проиграл ее наследство, застрелился, и тетка померла, девочка оказалась на улице. Так что, ежели есть интерес, копни в архивах, может оказаться, что Дани совсем не так проста, как кажется. Кстати, под каким именем ты ее записал как свою жену?
Аламар пожал плечами. Вместе с мигренью накатывало безразличие к происходящему.
— Так же записал. Дани Лешер. Одна умерла, другая объявилась. Что до нее самой… Она и так не проста, ты прав. Она менталист.
— Плохо, — только и заметил Эльвин, — менталисты нынче не в почете.
— Печать все убрала, поэтому ты ничего и не мог понять.
…В малой столовой все было готово к завтраку. В воздухе плавал дивный аромат свежесваренного кофе. На тарелке красовались румяные гренки, абрикосовый джем казался янтарем, разлитым по хрустальным розеткам. Ньями суетилась, раскладывая столовые приборы, Кио в обычной своей манере, стоял у окна.
Завидев Аламара, Ньями всплеснула руками.
— Господин! Да что ж это…
— Ничего, — он угрюмо посмотрел на няньку, — спасибо, что накрыла на стол. Кио, присаживайся. И ты, Ньями. Позавтракаем.
— А как же… ваша жена?
Вопрос Ньями удивил.
— Зачем она тебе здесь?
— Но это же завтрак, господин. Ее тоже нужно пригласить.
Аламар только поморщился.
— Ньями, это даже не смешно. Накануне ты ее топишь в ванной, я едва успел. А теперь ты хочешь пригласить к завтраку. Яду в кофе подсыпала, что ли?
— Да как вы можете говорить такое, господин Аламар!
— Не трогай ее, не трогай мою жену, — выдохнул он, сжимая пальцами гудящие виски, — я уже говорил, что сам решу, кого и как наказать. Понятно?
Воцарилось короткое молчание. Потом Эльвин поинтересовался:
— Насчет яда в кофе, мастер Аламар, это вы серьезно?
На людях Эльвин всегда величал его «мастером».
— Ну и спроси у Ньями…
Женщина всплеснула руками.
— Да что ж это такое… столько лет вам служу, неужели думаете, что могу отравить?
— После вчерашнего, моя драгоценная нянюшка, я даже не знаю, что и думать, — он усмехнулся, — а ты, Кио, не стой истуканом. Можешь пойти, пригласить мою жену к завтраку. Или… нет, я сам схожу. А вы приступайте, не ждите. А то кофе остынет.
Он вышел из-за стола и направился будить Дани.
Данивьен, то есть. Кто бы мог подумать.
На душе было гадко, противно от самого себя. Ненависть с привкусом признательности — странная смесь чувств. Гремучая смесь.
Аламар задержался перед дверью, постучал. Ему не ответили. Тогда он бесшумно растворил ее и вошел.
Дани спала, свернувшись калачиком. Она казалась маленькой и жалкой на огромной кровати. Длинные темные волосы волнами разметались по белым простыням, бледное личико с изящными полукружьями бровей казалось почти детским.
«Нашел, кому мстить».
Взгляд скользнул по тонкому телу. Подол рубашки задрался, и были видны гладкие нежно-кремовые бедра. Пальцы здоровой руки закололо. Он очень хорошо помнил ощущение гладкой нежной кожи под своей рукой. Горячее тело, извивающееся под ним. Сбившееся дыхание, хриплый стон, сорвавшийся с ее мягких, податливых губ… К которым он даже не прикоснулся.
«Жена», — повторил он про себя.