Аламар нашел в себе силы на язвительную усмешку.
— Мне плевать на то, как выглядит ее мордаха. Мы будем превосходной парой, оба такие красавчики.
— Я вот думаю, — медленно проговорил Эльвин, — когда ты успел настолько измениться, что я перестал узнавать человека, которым восхищался?
— Возможно, именно таким я всегда и был?
— Нет. Это не так, — взгляд Эльвина сделался цепким, пронзительным, — скажи, только честно, тебе не надоело издеваться над сиротой?
— А почему мне должно надоесть? Она собственноручно выпустила Ксеона. И, кстати, ты тоже ушами прохлопал.
Эльвин помолчал, что-то взвешивая в уме. А затем, прищурившись, заключил:
— Сдается мне, ты немного лукавишь перед самим собой.
…Вот в этом-то и весь вопрос.
В самом ли деле, Аламар, тебе хочется и дальше наслаждаться болью и страданиями?
Он высмотрел место, где чугунная ограда набережной оканчивалась ступенями, и подошел к морю. Темно-серое, почти черное. И очень холодное. Пахнет солью и непонятной далекой сладостью, как будто свободой веет.
Аламар пнул камешек, сталкивая его в набежавшую волну.
Надо быть честным хотя бы с собой, надо признать, что злость на девчонку как-то незаметно сошла на нет. Он устал от ненависти. Хорошо бы просто жить дальше, ни о чем больше не задумываясь, да вот, обзавелся женой.
Глубоко вдохнув свежий, напоенный солью воздух, Аламар зашагал дальше. Что-то происходило с ним, непривычное и новое — или наоборот, очень хорошо забытое старое. И на самом деле… Он уже давно не чувствовал себя более живым, чем когда увидел разодранное в лохмотья окровавленное лицо Данивьен. Что хрустнуло внутри, словно скорлупа, и там, где раньше была выжженная пустыня, проклюнулась злая боль. Болело так, как будто это его только что кромсали острые когти механоида.
А за несколько часов до этого Данивьен приятно удивила манерами. Она ухитрилась есть правильно, использовать именно те столовые приборы, которые следовало. Да и на вопросы Маттиаса отвечала весьма своеобразно. Пожалуй, именно это привело Аламара в хорошее расположение духа. Он поймал себя на том, что ему интересно наблюдать за этой прехорошенькой куколкой, а еще любопытно стало, какой она может быть, когда не запугана и когда не страдает? Что ж, посмотрел. А потом трусливо удрал из спальни, потому что испугался собственной реакции на происходящее.
Это было сладкое, но вряд ли достижимое желание — чтобы она вот так же стонала, отдаваясь ему, обнимая, лаская тонкими нежными руками, обхватывая стройными бедрами, и чтоб темно-каштановые локоны расплескались по подушке, оттеняя светлую кожу.
Может быть, так и будет правильно? Не выкорчевывать образ Ксеона силой из ее маленького сердечка, а самому стать чуточку умнее?
…Аламар столкнул в воду еще несколько покатых голышей и поспешил обратно в карету. На столицу королевства стремительно катился день. А дел — непочатый край, начиная с усиления пограничного дозора, отправки агентов на поиски сбежавшего принца и заканчивая теплой встречей с Бьянкой Эверси.
К четырем часам вечера Аламар был раздражен, зол и голоден, а дела все не кончались.
Он дописал дневной отчет о том, что на текущий момент агенты Рехши в Ависии не обнаружили следов беглого принца, активировал почтовый портал и просунул в пылающее зеленью кольцо сложенный пополам и запечатанный лист. Он ляжет прямо на письменный стол королю. Достойное завершение дня — признание собственной беспомощности.
Потянулся в кресле, хрустя позвонками. По локтю от протеза привычно дернуло жаром, но к этому Аламар уже давно привык и не обращал внимания. Да и вообще, можно было боготворить конструктора, который смог создать столь совершенную механическую руку. Ну и целителя заодно, за то, что смог вживить, врастить в кость.
— Мастер? — в приоткрывшуюся дверь заглянул Дериш, инквизитор третьего ранга, — госпожа Эверси уже подготовлена для допроса.
— Отлично, — он выбрался из-за стола, спохватился, прицепил маску, — она уже созналась?
Дериш залихватски подкрутил пышный ус.
— Еще не созналась, мастер. Но рыдает, не переставая, и клянется… впрочем, мы так и не разобрали, в чем. Не поймешь этих истеричных дамочек.
— В данном случае истерики не должны нам мешать, — только и заметил Аламар, — дело серьезное. И злой умысел в наличии, и отсутствие мозгов, к сожалению, тоже…
Он вздохнул.
Хотелось домой, в чистую светлую гостиную, и чтобы Ньями подавала чай, и чтобы Данивьен спустилась. Ненароком вспомнил, как она ковыляла после того, как он грубо овладел ей. Но ведь такое не должно повториться, а, мастер Нирс?
Увы, нужно было спускаться в допросную и беседовать с Бьянкой.
А не хотелось. Даже видеть ее не хотелось, эту кукольную мордашку, эти упругие золотистые пружинки, украшенные заколками. Слушать ее всхлипывания, уверения в невиновности. Наверняка ведь будет врать… И что тогда?
Ведь несколькими днями раньше он, не дрогнув, сжег Лию Циниат, до сих пор горечь пепла на языке катается. Так что же, и дурочку Эверси туда же? Хороший вопрос.
Шагая вслед за Деришем, Аламар прикрыл глаза.
Надоело все… жутко.
Вот бы сейчас не в допросную, а домой.