– А что делает «Фонарик»? – перебила Ола.
– Если разжуешь и проглотишь его, прикасаясь к человеку, о котором любопытствуешь – хоть прижмешься, хоть за руку возьмешь – для тебя раскроются чувства и впечатления того человека. Действует несколько часов, и надо быть рядом, а то на расстоянии восприятие пропадает. Чего так смотришь? Незачем тебе это, не повторяй моих ошибок. Нравишься ты Николаю, и он тебе нравится, ну и не пытайся вызнать, что у парня за душой. А то, может, думаешь, что ты для него – весь мир, а с его точки зрения – малый кусочек этого мира, есть – хорошо, нет – ну и пусть, никакой печали. Не сердись, я-то знаю, о чем говорю, очень было обидно.
– Я в курсе, что я для Николая не весь мир, и он для меня тоже не весь мир. Наверное, мы друг для друга как города, в которые любишь приезжать, но насовсем там не останешься. Мне не для этого, просто хочу кое-что выяснить. Пожалуйста, если не жалко…
Не для Николая ей нужен «Фонарик», а для Аниты Грофус: вот бы узнать, какими глазами эта сучка на нее смотрит. Ясно, что ничего хорошего, но все равно интересно. Так, для информации.
– Ох, ну ладно, одну штучку дам, только я тебя предупредила, – Лепатра вытащила из баночки завернутый в фольгу шарик. – На вкус противно, голая правда – она невкусная. Что у нас еще тут есть? «Неголодай», уже говорила, он тебе ни к чему... «Антинудин» помогает без скуки делать нудную работу, но у него побочные: если часто принимать, все вокруг покажется выцветшим, как линялая тряпка. Складским магам противопоказан, после него консервирующие чары получаются вкривь и вкось.
– Я знаю. Когда пришла на склад, со мной провели инструктаж под расписку, там про «Антинудин» тоже было.
– Ага, вот что тебе нужно! Сильная настоечка, помогает сохранять во сне полное осознание, но это будет лекарство на один раз. Налью чуток во флакончик, на один глоток. И смотри, флакончик потом не выбрасывай, он хороший – или для чего-нибудь пользуйся, или мне вернешь.
– Спасибо. А можно мне еще «Долгохода» одну штуку?
– На, держи. Бери две, чтобы на двоих хватило.
Взгляд у Лепатры в этот момент был затуманенный, как будто блуждает мыслями где-то в неведомых далях.
– Почему на двоих?
– А не знаю, к слову пришлось.
«Долгоход» в спичечном коробке Ола убрала в сумку, вместе с флаконом, который нельзя выбрасывать, а «Фонарик» спрятала в карман.
Ей пришелся впору красно-белый наряд Коломбины, весь в ромбах, с пышной юбкой ниже колен: «плакал в мусорке за Лебединым театром, скомканный, рукав оторван, разве могла я пройти мимо, зато теперь костюмчик хоть куда, пускай вместе с тобой на балу повеселится!» Еще для нее нашлись полосатые колготки, карнавальная шляпка с пером, красная полумаска и пестрый, в тон остальному, шарф. Сама Лепатра нарядилась Анютиными Глазками. Переоделись у нее дома, и Жозеф, который в этот раз был Благородным Разбойником, повез их на бал.
На третью ночь собравшееся в Осеннем дворце общество неприкрыто валяло дурака. Ола с костюмчиком последовали совету Лепатры и тоже оттянулись по полной: танцевали до упаду, флиртовали с кем попало, вероломно сбегали от обнадеженных кавалеров, с визгом носились по галерее с картинами в золоченых рамах, где гости затеяли играть в пятнашки.
Анита Грофус опять явилась при полном параде, если она и высматривала Олу среди разгулявшейся публики – вряд ли узнала, а та подобралась к ней вплотную возле стола с напитками, вытянула из рукава полузаморенного игреца шнуровидного и под прикрытием шарфа сунула ей за кружевной воротник. Обстановка была как на заказ: люстры погасли, зал озаряли переменчивым разноцветным сиянием гирлянды лампочек, вокруг суета, мельтешение, смех.
Передернув плечами, Анита обернулась, но Ола-Коломбина уже спряталась за Нимфу и Белого Кролика. Эта сучка почувствовала, что ей что-то подкинули, и наверняка подумала на них – а те и не поняли, почему она уставилась с такой неприязнью.
Минуту спустя Ола снова оказалась с ней рядом, прижалась боком, вынула из потайного кармашка «Фонарик», по-быстрому разжевала – на вкус мучнисто-бумажный, противный – и тут же запила ледяной водкой с апельсиновым соком.
Ничего не произошло. Она ждала, изнывая от досады: до чего же ее бесит и этот шумный, потный, бестолковый сброд, и невозможность спокойно выпить минералки, когда мучает жажда – приходится лезть за ней в людскую толкучку, и скомканные чужие салфетки на столе с бокалами, и все это бессмысленное мероприятие… Стоп. Еще как
Ола вынырнула из омута чужого мироощущения, в то же время продолжая воспринимать его – теперь уже со стороны, как зритель.