Впрочем, помогало все это мало, а потому я попросила свою метелку донести меня до дома директора. С этой миссией она справилась на ура, безошибочно отыскав дом среди таких же небольших сооружений, и теперь мы вместе смотрели на запертую дверь.
Точнее, это я смотрела, а метелка пыталась согреть мои ледяные руки, нагревая древко.
– И сколько его ждать? – спросила я опять же вслух, пытаясь решить, что делать дальше.
Не в окно же мне лезть!
В тот момент, когда я уже решила просто сесть на ступеньки и ждать, входная дверь словно по заказу открылась. И даже свет в единственной комнате на первом этаже приветливо зажегся, тускло освещая и прихожую, и гостиную, и столовую, и кухню.
– Здравствуйте! – решила я быть вежливой на случай, если внутри все-таки кто-то есть.
В академии обитали домовые, хотя лично я пока не видела ни одного волшебного помощника.
На мой голос никто не откликнулся. В доме было тихо и не намного теплее, чем снаружи, так что, разувшись, оставив после себя огромные лужи на полу – где искать тряпку и швабру, понятия не имела, – я отправилась разжигать камин.
Руки не слушались совершенно. Дрожащие губы никак не могли правильно произнести наговор. Небольшой огонек разжечь получилось, наверное, только раза с десятого, но он неохотно пожирал поленья. Я прождала минут пятнадцать, прежде чем обрела уверенность, что пламя не погаснет.
Отходить от камина не хотелось совершенно: холод, казалось, пробрал меня до самых костей. Немного согрев руки и ноги – по крайней мере, теперь я могла без труда разжать пальцы, – я все же решилась перебраться в кресло. Обтянутое кожей неизвестного мне животного, оно точно не должно было вымокнуть, в отличие от дивана.
В нем-то, свернувшейся в дрожащий комок, меня и застал директор ведьмовской академии. Домой он вернулся не с пустыми руками.
– Все, что удалось спасти, – бросил он на столик передо мной гримуар бабушки Аглоньи.
Его обложка оказалась наполовину сгоревшей, но листы были не тронуты, будто его и не вытащили из пожара.
– С-спасибо, – выдохнула я и проводила мужчину взглядом до камина, стараясь не стучать зубами слишком громко.
На его обожженные ладони было больно смотреть, но, судя по виду, регенерация уже началась, а значит, целебное зелье было применено.
Что примечательно, в отличие от меня, с господина Эйлера вода ручьями не стекала. А с меня очень даже. Звонкое «Кап!» под треск пожираемого пламенем дерева отчетливо услышали мы оба.
Отметив потемневший взгляд Барсвиля, я поняла, что тихо и спокойно эта ночь совершенно точно не пройдет. И оказалась права. Его злость на меня за время короткой передышки никуда не делась.
– Почему ты до сих пор не в постели? Почему сидишь в мокрой одежде? Хочешь потратить свое первое целебное зелье на простуду? В моем шкафу полно рубашек и полотенец. Это так трудно – просто взять, высушиться и переодеться? Нет, лучше и дальше играть в гордость и обиду! Только скажи мне, Тиана, кто из нас должен обижаться?!
– Прекратите орать на меня, – произнесла я тихо, но четко, не имея сил разговаривать на повышенных тонах.
Впрочем, голос мой прозвучал внятно, ведьмак услышал каждое слово и, несомненно, собирался ответить. Но я заговорила раньше, намеренно не сообщив о том, что свое целебное зелье уже истратила, о чем ничуть не жалела.
– Скажите, как вы себе это представляете? – на личное общение я не переходила осознанно, подчеркивая границу, которая до сих пор существовала между нами. – Студентка приходит в дом своего директора, рыскает по его шкафам, использует его полотенца и переодевается в его рубашку…
– Нормально я это представляю!
– …И все это еще и в его отсутствие, то есть без его на то разрешения. Вы мне не далее как час назад пеняли на нарушение правил академии. Так вот я отлично помню, что в своде правил и законов было написано про личное имущество студентов, преподавателей и обслуживающего персонала. И… – с каждым произнесенным словом голос мой становился громче, а я сама ощущала нарастающую злость.
Я не планировала ругаться. У меня на это просто не было ни моральных, ни физических сил. Однако я все же освободила кресло, и теперь мы с господином Эйлером стояли друг напротив друга.
– Где ты была? – спросил он уже гораздо спокойнее, напрочь проигнорировав мою тираду.
Но меня теперь было не остановить.
– Так вот в чем дело? Вы ревнуете? Меня? – изумилась я, а губы против воли растянулись в улыбке.
Только довольства в ней не было ни на грамм. Усмешка мне самой казалась горькой, неестественной. Я сама до конца не понимала своих чувств. Мне все это было в новинку.
Как себя вести? Что говорить? Что делать?
Кто мы друг другу? Пожалуй, ответ именно на этот вопрос я и хотела получить, но даже самой себе боялась в этом признаться. У нас в деревне порядки были другими. После нескольких украденных поцелуев парни женихались – или по своей воле, или по родительскому наказу.
А здесь что?