Ведьма Западных пустошей

Аделин этому не удивилась. Она успела узнать Бастиана настолько, чтобы понять: в нем есть определенное самолюбование, есть гордость и достоинство, но вот жестокости в нем не было – и это не могло ее не радовать.

Но с такими качествами он, похоже, недолго пробудет инквизитором.

– Бастиан, зачем мы сюда пришли? – спросила Аделин.

Бастиан пожал плечами, отошел от склепа и вдруг нагнулся к траве и сорвал тонкий стебелек поздней земляники – крупная сочная ягода качалась на нем, словно бубенчик.

– Хочешь? – поинтересовался он. – Тут ее много.

Ягода наполнила рот теплой сладостью с едва уловимой ноткой горечи – той самой, в которой таится тепло солнца, буйство летних дождей, сила земли. Когда-то Аделин сидела на кладбище и точно так же ела землянику: отец, узнав об этом, кричал на нее так, что у него прихватило сердце, и пришлось срочно вызывать доктора Холле.

«Друг мой, да не переживайте вы так, – сказал тогда доктор после всех необходимых процедур. Аделин, которая слушала под дверью, бесшумно плакала от страха, а Уве испуганно цеплялся за ее руку, хмурясь и не понимая, что случилось, – готовился на всякий случай зареветь. – Ваша Аделин все-таки ведьма, такова ее натура. Ей нужно чувствовать силу природы, все ее течения, всю ее суть».

«Так надо, что ли? – хмуро спросил отец. – Это правильно?»

«Для нее – да. Вы ведь любите ее? Так позвольте ей поступать так, как просит сердце. Она ведь не делает ничего дурного и не будет».

И отец смирился. Аделин видела, что он не одобряет ее походы на кладбище, но больше он не говорил ни слова – просто старательно делал вид, что ничего не знает.

– Никогда не думала, что буду есть землянику на кладбище в компании инквизитора, – призналась Аделин и, подхватив подол платья, опустилась в траву. Бастиан улыбнулся, сел рядом, не жалея светлых щегольских брюк, и протянул ей другую ягоду.

– Надеюсь, мое общество не портит землянику, – с улыбкой заметил Бастиан и, не давая Аделин ответить, продолжал: – Понимаешь, мой отец вел дело Эдвина Моро. И сейчас я так за него зацепился потому, что это способ дотронуться до Альвена Беренгета. Хотя бы на минуту почувствовать, что он рядом.

Это было сказано с той искренней печалью, которую люди обычно прячут в самой глубине своего сердца – чтобы никто, не дай бог, не подумал, что они способны на такие наивные пустяки, как доброта, любовь, дружба. Аделин накрыла руку Бастиана своей, прижалась виском к его плечу.

– Наверно, ты очень любил своего отца, – негромко, словно боясь спугнуть что-то очень важное, сказала она. Бастиан кивнул.

– У меня никого не было, кроме него, – ответил он. – Когда он умер, то часть меня ушла вместе с ним. А потом… потом появилась ты. И я снова стал собой.

Аделин молчала, понимая, чего на самом деле стоят эти слова. Это не было признанием в любви – это было намного больше любви.

Это было самой жизнью.

– Ох, Бастиан, – вздохнула Аделин.

Ветер мягко дотронулся до растрепанных метелочек душистого колоска, птица залилась трелями среди деревьев. Аделин не помнила, когда ей в последний раз было так хорошо и спокойно. На какой-то момент она почувствовала, что полностью соединилась с миром – так, как и положено ведьме. Она сидела на траве рядом с Бастианом и смотрела на мир глазами божьей коровки на крупной головке клевера, летела над кладбищем с лесной голубкой, скользила в траве в упругом черном теле ужа.

И это единение с миром было настолько глубоким и сладким, что сначала Аделин и сама не поняла, как именно оказалась в склепе.

Должно быть, уж нырнул в какую-то щель. Аделин почувствовала, как ее тело обмякает на земле рядом с Бастианом – в следующий миг ее тень поднялась на ледяном полу склепа.

Аделин не чувствовала холода: просто понимала – в склепе темно и холодно. Она сделала несколько осторожных шагов туда, где из-под дверей выбивались робкие лучики света, и наконец-то увидела очертания саркофага – массивного давящего сгустка тьмы.

Тьма не была пустой. В ней что-то двигалось: Аделин охватило моментальным ужасом, который выморозил ее сердце до донышка. В какой-то момент тьма расступилась, и Аделин увидела суставчатые лапы, подернутые волосками, гроздь черных, маслянисто сверкающих глаз, заросшее грязной шерстью брюхо, из которого тянулась толстая гладкая нить, и лапы сучили по ней, выплетая паутину.

Аделин смогла закричать – завопила так, что над кладбищем взлетели птицы. В следующую минуту ее буквально вбросило в тело; Аделин села, закашлялась и только потом поняла, что пытается сбросить руку Бастиана, который старался удержать ее.

На мгновение ей померещилась паучья лапа, сухая и холодная, которая опутывала ее паутиной. Оставить добычу, потом вернуться и сожрать…

– Что, Аделин? Что? – Бастиан смотрел на нее с такой тревогой, какую прежде она видела только у отца и Уве. – Что с тобой?

Какое-то время Аделин могла лишь сидеть, уткнувшись лицом в ладони и стараясь выровнять дыхание.

– Там кто-то есть, – едва слышно сказала она. – Там, под склепом кто-то есть. Гораздо хуже вымрака. Огромный паук…