Ведьмачьи легенды

То есть он уверен, что сможет разговаривать в моём присутствии свободно. И это значило, что мне лучше помалкивать о том, что я — украинец и что польский как- нибудь, а разберу. За полтора года привык и к темпу, и к произношению, телевизор понимал свободно. Говорить не решусь, не получается отличать украинские слова от польских, а на слух понять могу... Но хозяевам об этом знать не стоило.

— Москали... — протянул старик, задумчиво глядя на меня. — А ЭТИ не приехали?

— Погода какая... — пожал плечами Густлик. — На машине сильно не разгонишься... Приедут, никуда не денутся. Как там Болеслав?

— Умирает Болеслав, — ответил старик. — Старуха возле него, только что она сделает? Глаза закроет? И он мучается, и она...

Старик сел к столу, отодвинул небрежно патроны и гранаты, одна «лимонка» покатилась к краю, я затаил дыхание, но Густлик гранату ловко подхватил и сунул в карман куртки.

— Что ты делал в лесу, парень? — спросил старик.

— Шёл, — ответил я.

А что я ещё мог сказать? Про то, что ёлки воровал? Смешно всё это выглядело бы на фоне пулемёта и гранат. Пошёл сержант за ёлками да в плен попал.

— Шёл, значит... — старик говорил по-русски чисто, с лёгким акцентом, который вроде и был, но толком расслышать его не получалось. — Не очень удачно ты выбрал время для прогулки, москаль... И с тобой ещё четверо?

— Четверо.

— Есть, наверное, хотите?

— Я солдат на кухню отправил, — сказал Густлик. — Там Люцина и Ежи, они накормят...

— Ну так пусть и начальник их идёт, — кивнул старик. — По званию кто?

— Сержант, — я встал со скамьи.

— Сержант, — без выражения повторил старик. — Ладно, иди.

 — А что потом? — не выдержал я. — Потом что будем делать?

— Не знаю, — старик посмотрел на Густлика. — Что будем делать, Стефан?

Густлика, оказывается, звали Стефан.

Стефан молча развёл руками и усмехнулся невесело.

— Что улыбаетесь? — Если честно, мне в тот момент уже было всё равно — прямо сейчас меня убьют или накормят перед смертью. — Какого беса вы нас сюда притащили?

— Поесть, попить, обсохнуть, — объяснил Стефан. — Вы же этого хотели? Ваш солдат так и сказал — пожрать горячего. Вот и пожрете горячего...

— А всё это для чего? — я указал на оружие. Глупо, конечно, получалось, я лез не в своё дело там, где стоило просто помолчать и подождать, но терпение у меня кончилось, даже не начавшись. Как говорил один мой приятель, когда скромность давали, я в очереди за наглостью стоял. — Приятного аппетита мне пожелать?

— Вот знаешь, Стефан, — задумчиво проговорил старик, глядя куда-то сквозь меня, — сколько я москалей знаю, все они норовят вопросы задавать. Пожрать-попить- поспать... и вопросы.

Все это старик сказал по-русски, специально для меня.

И Стефан ответил по-русски, что я — парень молодой, любопытный.

А я им сказал, что парень я молодой, но не дурак. И хочу знать — кто они такие и что нас ждёт.

И я хотел бы знать, что нас ждёт, сказал Стефан, а старик кивнул, подтверждая, что и он хотел бы знать. Хоть криком ори, хоть плачь — никто ничего не собирается объяснять. Возник у меня в тот момент соблазн схватить со стола гранату, рвануть с неё кольцо и сказать, что если они немедленно нас не отпустят, то я... Соблазн возник и пропал. Во-первых, я никогда в жизни гранату в руках не держал. Во-вторых, я не хотел умирать, я хотел домой.

 Мне оставалось сто тридцать пять дней до приказа об увольнения. Нужно было только дотерпеть. Сто тридцать пять — и всё. А завтра — сто тридцать четыре. Потом — сто тридцать три... И я понимал, что даже если я гранату со стола схвачу и сорву кольцо, то разжать руку не смогу. Такие дела.

Я вышел из комнаты и даже дверь за собой не захлопнул — мягко прикрыл. Чего тут психовать? Тут ждать нужно и жить. Как там сформулировал старик основные принципы москаля? Пожрать-попить-поспать?

Что-то в этом было правильное. Оставалось только эти принципы воплотить в жизнь.

Я пошёл на кухню.

Парни уже ели. Сидели вокруг большого стола и домолачивали ложками из глиняных тарелок что-то вроде рагу. Пахло вкусно. В печке горел живой огонь.

Девушка в джинсах и свитере молча поставила на стол тарелку для меня, парень — мой ровесник или чуть старше — отрезал от круглого хлеба толстый кусок и протянул мне. Тоже молча.

Я взял хлеб, сказал «спасибо» и сел к столу.

— Я спрашивал, что это за бурда, а они не говорят, — сказал Лёшка. — Понятно, что из капусты и с ветчиной, а что именно... Но вкусно.

— Бигус, наверное, — предположил я. — Только не тот, что у нас в столовой, а настоящий.

— Да? Я наших поваров давно собирался в котёл головой сунуть. — Лёшка остатками хлеба почистил миску. — Теперь точно — вернусь, накажу. Уроды.

— А мы когда дальше пойдём? — спросил Мехтиев. Ему девушка уже подала чашку, он отхлебнул и блаженно зажмурился. — Может, тут останемся?

— И попросим политического убежища, — подхватил Лёшка и засмеялся. — Слышь, сержант, тебе говорил писарь из штаба, что тобой в особом отделе интересовались? Не рассказываешь ли политические анекдоты? Не клевещешь ли на социалистическую эту... действительность?