Ведьмачьи легенды

— Я досчитаю до трёх, — сказал Арцышев, — и ты очнёшься. И не будешь помнить, как отвечал на мои вопросы — запомнишь лишь свои ко мне. Раз. Два. Три.

Слон задел ногой шлем, и тот загремел по каменному полу. Кроах ас-Сотер встрепенулся и заозирался, словно вот-вот только очнувшись ото сна. И где-то так оно и было: хитрец Арцышев, похоже, сумел выжать из ситуации максимум.

«Братство Белой Розы, темерийцы, полурелигиозный орден, — развёртывал между тем перед ними выцеженное — выдавленное — из поддавшегося налётчика Арцышев. — С Фольтестом не связаны — по крайней мере напрямую. Здесь был отряд братьев (в смысле родственников) Борлахов, Петера и Богарда по прозвищу Косоротый. Те самые, из корчмы. За чем они пришли — отцедить не могу. Барон зовёт это «ею» и считает живой. Остальное вы слышали».

Так они и узнали: в замке Каэр Лок барон повстречал бога. Оставалось решить, что с этим знанием делать.

Но сперва надо было догнать темерийцев. И теперь — не потому, что об этом попросил Кроах ас-Сотер. Вернее, не только потому.

 ***

Бог — это отсутствие выбора, говорит Арнольд ван Гаал. Он, Арнольд, бледен, рассеян в движениях, обведён по челюсти не щетиной даже — тенью щетины; в ночном налёте людей Братства Света у него погиб слуга, а второй — был сильно ранен. Стрый так и не понял, для чего доктор увязался за ними. Вернее, не поверил, хотя для логики сим-мира желание доктора гонорис кауза увидать развалины эльфийских подземелий в Мариборе — учитывая двигающие оным доктором идеи Двух Волн — звучало куда как естественно. Бог — это отсутствие выбора, говорит Арнольд ван Гаал и крепче вцепляется в луку седла. Это высшая предопределённость. Это конец свободной воли человека. Если есть он — создатель мира, давший тому закон и сообразность, то что в этой законности и сообразности остаётся человеку? В чём его воля и в чём его самость? Разве что в стремленье ко злу. И вот уж не хотел бы я стать свидетелем такого бога и такого выбора человека.

А если мир — не результат, а исток? — спрашивает Кроах ас-Сотер. Он хмур и сосредоточен, и даже борода его торчит вперёд без обычного задора. Если то, что мы называем «бог» — всего лишь финал запутанной драмы, а то и комедии? И все мы, что пляшем на этих подмостках, люди, эльфы, краснолюды — все мы лишь ступени к чему- то большему. Или просто — к чему-то идущему нам вослед. Что, если вся предопределённость именно в том и состоит, чтобы из переплетенья судеб нас, живущих, возникла сущность высшего порядка? Что, если бог — это будущее?

Будущее? — холодно усмехается Ангус эп Эрдилл. Значит, вся история упадка великих цивилизаций Старших Народов под напором новых пришлецов, многочисленных и жадных людишек, всё превосходство которых — в неограниченной временем и природой плодовитости их самок и в жадности и жестокости самцов, вся трагическая история непонимания, гибели и смерти рас несказанно более мудрых — всё это лишь комедия положений, выводящая на сцену... кого? существо ещё более человеческое во всех сомнительных проявлениях этой человечности? существо, стало быть, сверхчеловеческое? Тогда я скорее предпочту поверить в упадок как в двигатель мира, и пусть бог тогда окажется лишь компенсацией всем слабостям человеческой натуры. Так сказать, победитель, который, увы, получает всё, пусть даже победа достаётся ему количеством, а не качеством.

Вы, эльфы, бурчит Звоночек, слишком привыкли кичиться своим превосходством в возрасте и своим превосходством в магии. То-то вас вставило, когда пришли люди и оказалось, что не одни Долгоживущие горазды на магические штучки! А мы, кто кропотливо подрывает корни гор, кто знаком с трудом ручным настолько же хорошо, как и с трудом умственным, мы сказали бы так: бог — это упорство, неизменность в изменчивости. Медленные ритмы, меняющие лицо земли, — уйдём мы, уйдут эльфы, даже время людей завершится холодом и Белым Мором, а земля не заметит этого, и руины городов порастут вереском, и на камнях фундаментов взойдут молодые деревца, и новые существа займут освободившееся место: может — боболаки, может — крысы. Мы все отчего-то помещаем в центр мира самих себя, но там всегда находится именно мир и ничего больше. Бог — равнодушен и холоден к нашим потугам.