Ведьмин костёр: обожжённые любовью

– На кладбище никак нельзя. Всем известно, если на погост принести самоубийцу, другие покойники рассердятся, и на землю придет беда. Вот, помнится, в моей родной деревне один мужик скрыл, что его баба повесилась. Сказал, в погреб упала и от тяжелого духа задохнулось. Оттого, мол, лицо у нее синее. Похоронили ее на общем кладбище и думать о ней не думали. А летом засуха. На следующий год, наоборот, дожди такие, что весь урожай побило. А тут малый сынишка возьми и проболтайся, что мамка его вздернулась. Побили того мужика, он и признался. Как только выкопали его жену да на перекрестке дорог перехоронили, урожай сняли богатый. Возгарь говорит, по весне даже может мор прийти, если князь нарушит заветы древних. Боги не простят, непременно накажут. Так что Бажене одна дорога – в лесу быть похороненной.

Я в окно наблюдала, как скорбная процессия выехала со двора. Бажену везли на санях, за ними, опустив головы, шли князь, мать в черном, немногочисленные подруженьки и челядь, вызвавшаяся проводить хозяйку в последний путь.

– Не скоро вернутся. До ближайшего леса путь неблизкий, а они пешком отправились. Хоть так хотят подольше с княгиней побыть. Потом наверняка хозяин к богам на холм поднимется, за жену свою покается. За себя, что не доглядел. Боги ему наказание назначат. Как без этого?

Улада говорила–говорила–говорила, а я пальцем рисовала на морозном стекле кресты. Точно перечеркивала все, что было до этого. Не знаю, то ли смерть Бажены на меня так повлияла, то ли общее состояние неопределенности в этом доме, но накатывала на меня волнами тоска. Я чувствовала приближение перемен. И казалось, что будут те перемены не в лучшую сторону.

– Выйди!

На пороге стояла Ганна. Губы сжала, брови свела. Улада подхватилась и выбежала, так и не подняв головы. Заметно было, что боится старшую служанку до дрожи.

– Тебе весточка от княгини. Требует, чтобы ты к ней немедля явилась. Отказа не примет.

Тошнота, смешанная со страхом, подкатила к горлу. Прозорливая Ганна поняла, попыталась успокоить.

– Не бойся. Княгиня говорит, что тревожит тебя, так как дело неотложное. Тайное. Нужно решить, пока князь не вернулся.

– Я могу взять с собой Уладу? – я откровенно трусила. Меня приглашали в змеиное гнездо. И я не могла не пойти, раз сама княгиня зовет. От ее воли зависело, жить мне или умереть. Теперь я это точно знала.

– Нет, Уладу не бери. Эта расщеколда всем разболтает. За что и была вчера бита Добронегой. Ты служанке доверяешь, подружкой считаешь, а она о тебе и князе сплетни разносит.

Я не верила. Я видела иное – страх в глазах служанки и отрезанные волосы. Но сомнения во мне все же поселились. Я должна была выслушать вторую сторону. Кому–то же нужно доверять? Или вовсе веры в людей нет?

– Одевайся тепло. Возьми все, что тебе дорого, с собой.

– Зачем?

– Там узнаешь. Да не трясись так! Тебе хозяйка добра желает, видит же, что ты чистый человек. Нищего пожалела, свое отдала, босиком из–за него на снегу стояла. Княгиня все примечает.

– Угу. А вчера уму-разуму учила, – обиженно произнесла я, однако вещи из сундука вытаскивать принялась. – Попрекала. Говорила, что я воровка.

– Чтобы все видели, что она тебе враг. Так надо.

– А на самом деле? – я с трудом разогнулась. Схватилась за поясницу. – Друг?

– Мать. Ты чуть старше ее дочерей.

Я быстро сложила в узелок все, что считала нужным. Уже поняла, что сюда не вернусь. Звать на помощь некого. Да и не было уверенности, что иду на смерть.

– Выйдем незаметно, через черный ход, – прошептала Ганна, открывая дверь и проверяя, не топчется ли кто за порогом.

– А Улада? Она же видела, что вы за мной пришли. Если она доносчица, то вас первую выдаст, – я прощупывала, насколько хорошо Ганна подготовилась к моему похищению. Ведь именно это сейчас и происходило.

– Я сюда больше не вернусь.

– Нет, я не пойду, – я заупрямилась, чем вызвала досаду на лице служанки. – Все походит на то, что вы меня так же, как Бажену изведете и закопаете где-нибудь в лесу.

– Что же ты за поперешница такая! – она всплеснула руками. – Мы ей жизнь спасаем, а она кочевряжится.

– А кого мне бояться? – я не верила.

– Того самого, что Бажену на тот свет отправил. И тебя изведет, потому как ему не надо, чтобы князь был счастлив.

– Это Добронега не хочет, чтобы князь с кем–то другим в любви жил!

– А как ты думаешь, почему Добронега добровольно из этого дома ушла? С ее–то норовом? Чтобы ее и ее детей не задело Лихо. Разве не видишь, что оно давно здесь поселилось?

– Я уже ничего не понимаю, – плаксивым голосом заявила я.

– А потому слушай тех, кто понимает. Времени у нас мало, – она схватила меня за руку и выдернула в коридор. Отобрала узелок с пожитками и чуть ли не бегом повела в обратную сторону от лестницы, что вела в каменные палаты.

За одной из дверей скрывалась деревянная лестница. То ли Ганна заранее побеспокоилась, то ли были у нее сообщники, расчистившие путь, но никого до неприметной калитки на заднем дворе, мы не встретили. Там нас ждали сани и мужичок, с надвинутой на глаза меховой шапкой, но я все равно узнала в нем Возгаря – верного княжеского слугу.