Ведьмин костёр: обожжённые любовью

– Милая, я не в беде. Меня, наоборот, спасают. А ты беги, не теряй время! Может, еще увидимся.

– Куда это ты собралась, куёлда?

Мы судорожно оглянулись. На пороге стоял окровавленный Гожо. Рубаха разодрана, взгляд дикий. Сделав шаг, схватил Зорьку за косу, навертел на кулак да так и повел ее в согнутом положении. Я не выдержала, закричала:

– Отпусти! Отпусти ее, если жить хочешь!

Сама не знаю, что на меня нашло. Но в душе поднялась такая ненависть, что я почти ослепла. Видела только его оскалившееся злобой лицо. Как ко мне в руки попал нож, я не знаю. И откуда взялась такая прыть, но я прыгнула Гожо на спину и ударила клинком в шею.

Он взвыл от боли, но Зорьку выпустил, чтобы прижать ладонь к ране. Пошел на меня, сверкая глазами.

Я сжалась вся, понимая, что пришел конец. Короткое лезвие ножа не причинило ему серьезного ранения. Била не умеючи да не туда. Я лишь разозлила его. И теперь видела, что Гожо живой меня не отпустит.

Но он вдруг закатил глаза и осел на пол. Над ним нависал Старший. С усилием он выдернул из спины сына барона свой длинный нож. Брезгливо вытер о рубаху Гожо. Коротко кинул мне: «Собирайся. Уходим» и вышел из комнаты. Закрыл дверь за собой, чтобы постояльцы ненароком не заглянули и не увидели у моих ног мертвое тело.

– Сбылось предсказание, – выдохнула Зорька, пиная носком сапога Гожо, чтобы убедиться, что тот больше не встанет. – Говорила же ему, не женись на мне, раз Ягори было видение, смерть к тебе обязательно придет. Смотри–ка, как все точно сбылось: вот беременная, вот нож, – она вытащила из моей руки окровавленное лезвие. Прижала меня, трясущуюся, к себе, погладила по спине. Хмыкнула, кивнув на мертвого мужа. – А он, глуподырый, все за Шофранкой охотился.

– Это я, дура, приплела, что он от руки беременной любовницы погибнет, – я шептала торопливо, боясь потерять смысл слов. Все вокруг плыло, как в тумане. – Не было таких подробностей в пророчестве. Я лишь видела Гожо, нож и женскую фигуру с большим животом. Знать не знала, что с ножом на него кинусь сама. Хотела отвратить его от тебя, чтобы обходил стороной. Думала страх смерти остановит, а оказалось, что слова могут подействовать, но нет так, как рассчитываешь. Из-за меня погибли две женщины.

– Не бери его вину на себя, – зорька тряханула меня за плечи. Посмотрела строго. – Ты за действия Гожо не в ответе. Не ты посылала его убивать. Мало ли что сорвется с губ, когда пытаешься спастись? Да и не могла ты знать, что Гожо блудяшка. Я сама не знала, что он сразу с тремя гулял.

– Что теперь будет? – я прижала трясущиеся пальцы к губам и почувствовала запах крови. Меня тут же вырвало. Моя рука была в крови Гожо.

Зорька кинулась ко мне. Собрала волосы, чтобы те не испачкались. Дотянулась до кувшина с водой. Дала попить. Я больше на себя пролила, чем попало в рот. Пока я сидела на кровати, пребывая в сумраке, Зора собирала мои вещи. Помогла одеться, заплела волосы в косу.

– Что теперь будет? – опять спросила я, поднимая на нее глаза.

– Свобода будет. Счастье придет. Я это и без ворожбы вижу, – уверенно заявила она.

– Тебе нельзя со мной. Я спасаюсь от гнева сразу трех князей. А тебя рома будут искать и за нами кинутся. Всю мои тайные тропы наружу вылезут.

– А чего меня искать? Я вдова и больше табору Гожо не принадлежу. Хорошо, что не успела понести от этого мордофили ребеночка, – она улыбалась. Я Зорьку понимала. Она избавилась от ненавистного деспота. – Но ты права. Пути наши здесь разойдутся, раз у тебя свои спасители есть.

Старший вернулся с Младшим. Сначала постучал условно, хотя я дверь на засов так и не закрыла. Младший был потрепан, но не сильно. Только кулаки в кровь сбил.

Ничего не говоря, они настежь распахнули окно и скинули тело Гожо вниз. Быстро подтерли натекшую кровь, а тряпку сунули в свои вещи.

– Не было его здесь, – строго наказали нам. – Кто–то другой его зарезал и бросил подыхать под стеной. Понятно?

– Понятно! – кивнула Зора и опять притянула меня к себе. – Ну, сестренка, прощай. За меня не переживай. Я свободна. Сейчас пойду покричу над мертвым мужем, призову всех рома, чтобы убедились в моем горе. А потом отправлюсь своей дорогой. Пусть Гожо везут к отцу, а я теперь вольная птица.

– Куда же ты, Зорька?

– К бабушке. Вернусь к дядьке Петру. Найду скоморохов и заживу прежней вольной жизнью. А может, и ты со мной?

– Прощай, милая. У меня свой путь, – я поцеловала ее в щеку. Тихо шепнула. – Дядьке Петру передай, что люблю его. Все у меня будет хорошо. Когда–нибудь свидимся.

Мы рассчитались с хозяином. Тот не удивился, что братья увозят беременную сестру из села, где орудуют рома и местные устраивают с ними потасовки. Понимал, что мне волноваться нельзя. Хорошо, что наших коней рома не увели.

Уже выезжали за ворота, когда Зорька в сопровождении других рома надрывно звала мужа и металась по улице. Делала вид, что ищет. Слышали, как громко заголосила, когда Гожо нашли валяющимся на снегу на заднем дворе. Почти до конца улицы раздавался ее надрывный плач. Зора всегда была хорошей артисткой. Даже я поверила, как ей жаль Гожо.