Весна вовсю вошла в свои права, когда я полностью оправилась после родов. Ега, безотлучно находившаяся при мне все шесть недель, вновь стала пропадать по своим ведьмовским делам. Мой сыночек рос, на жирном молоке его лицо сделалось круглым, и я стала надолго выходить с ним из дома.
Сначала гуляла, осматривая владения Еги, и пытаясь понять, где берут начало холмы. Мне нужно было знать, под каким из них прячется полотно, в которое впрядена нить, принадлежащая моей сестре. Понятное дело, холм тот не должен быть далеко, ведь с момента нашей разлуки с Дариной не прошло и года. Но как понять, с какой стороны стоит ткацкий станок? Откуда начинает тянуться полотно, и сколько локтей вмещает в себя один холм?
Я уже заметила, что некоторые земляные складки были выше, особенно те, что жались к горам, а возле терема они были значительно ниже. Как рассудил Игнат, все зависело от пройденных лет. Чем ближе к краю горной чаши, тем старее полотно.
– А это значит, что нам нужен самый «молодой» холм, – согласилась я с мыслью Игната. Я даже подумала, что горы тоже сделаны из полотна жизни, но со временем просто закаменели.
Чтобы убедиться в своей правоте, мы уложили Добромила спать, а сами поднялись на крышу. Теплый ветер трепал наши волосы. Мы стояли, держась друг за друга. И задыхались от открывшейся красоты. Изумрудная трава делала холмы похожими на море, где волны расходились по кругу словно от брошенного в воду камня. И этим камнем был наш островок с теремом посередине.
– Смотри! Вон, самый маленький холм, – произнесла я, показывая Игнату пальцем. Редкие участки травы, большие проплешины, ни одного деревца или кустика – все говорило о том, что холм появился недавно.
Я бы сразу кинулась его осмотреть, но заплакал ребенок, и мы поспешили в терем. Добромил просил есть. Торопясь и думая только о том, что нас ждет на холме, я вытащила из выреза сарафана полную грудь и приложила к ней ребенка. И только потом заметила, что Игнат не ушел. Я поймала его взгляд. Жадный, полный желания.
– Ты когда–то целовал эту грудь, – произнесла я, замечая, как краска стыда сжигает его лицо. Игнат попятился и вылетел из светелки.
А я подумала, как ему, должно быть, тяжело сдерживать себя. Молодому и сильному Игнату не чуждо желание обладать женщиной. Мне и самой частенько снились сны, где я предавалась ласкам мужчины. У него всякий раз было другое лицо, но во сне меня нисколько не волновал его облик. Под любым из них я узнавала Игоря.
Покормив дитя и уложив в люльку, я оправила сарафан. Постучалась в дверь Игната. Он открыл и сделал шаг в сторону, пропуская меня.
– Я вижу, как ты смотришь на меня, – тихо произнесла я.
– Прости, я больше не нарушу твой покой, – его голос за моей спиной звучал глухо.
Я развернулась и подошла ближе. Подняла голову.
– Я хочу, чтобы ты нарушал мой покой, – я взяла его руки и прижала к своей груди.
Глава 26
– Ясна... – прошептал Игнат, наклоняясь ко мне. Его глаза смотрели пытливо.
– Ну сделай уже это. Поцелуй, – я закрыла глаза. – Не томи ни меня, ни себя.
Его губы накрыли мои. Руки переползли на спину и крепко вжали меня в мужское тело. Я отвечала стоном. Закинув ладони на затылок Игната, не позволила разорвать поцелуй. Отдавалась жадным лобзаниям со всей страстью, какая накопилась в моем сердце. Я истосковалась по объятиям, по скольжению рук, мнущим одежду, по тому жару, что сосредотачивается внизу живота и разжигает желание.
Я рвала одежду Игната, помогая стаскивать рубаху. Потом искала ремень, чтобы не было сомнений, чего я давно хочу. Поначалу мой любимый был робок, но увидев, что я не только дозволяю, но и сама способствую разжиганию страсти, подлез под сарафан и обхватил руками голые ягодицы.
– Погоди, – прошептала я, дергая подол наверх.
Скинув сарафан и разорив собранную на затылке косу, принялась за нижнюю рубаху. Пахнуло грудным молоком. Мокрые пятна на ней заставили вспомнить, что грудь моя все еще полна. Но стеснение не могло остановить. Я бессовестно подставила грудь под жадные губы Игната.
– Какая же ты сладкая, Ясна... – простонал он, отрываясь от груди и подхватывая меня на руки.
Его постель приняла наши обнаженные тела. Я не видела поцелуям конца. Исцеловано было все от самого темечка до кончиков пальцев на ногах и обратно. Мы оба изнемогали уже, когда пришел черед совершить главное любовное таинство. Игнат навис надо мной, опираясь на локти.
– Я люблю тебя, Ясна, – прошептал он, глядя мне в глаза.
– И я тебя, милый.
Мы слились в поцелуе. Я развела ноги, чтобы он наполнил меня всю. Без него я была пуста. Сейчас я понимала это ясно.
Нам не дано было устать, распаляя друг друга. Все случилось почти сразу. Сладость, помноженная на восторг. Тяжелое тело Игоря опустилось на меня.
– Я люблю тебя, – прошептала я, водя руками по его мокрой от испарины спине.
– И я тебя, Ясна, – он опять нашел мои губы.
И вновь череда поцелуев, брызги молока из потревоженной груди. Сладко, липко, жарко. Любо. До чего же любо!