Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Мы, наверное, никогда не выбрались бы из постели, если бы не заплакал наш сынок. Какими были голыми, мы перебежали в мою комнату. Я кормила грудью ребенка, а Игорь целовал мои плечи, сидя сзади. И я знала, стоит положить ребенка в люльку, как мы вновь предадимся страсти, которую так долго не подпускали к себе.

Ега застала нас спящими. Голыми и крепко прижавшимися друг у другу.

– Вот и сладилось, – выдохнула она, забирая ребенка из люльки. Она, понимая, как остро нам нужно остаться наедине, унесла его к себе.

Утром я проснулась от поцелуя.

– Ты вспомнил себя прежнего? – прошептала я, подставляясь под жадные губы.

– Нет. Но я вспомнил тебя прежнюю. Ты моя, теперь я это знаю твердо. И я никогда тебя больше не потеряю.

– Пожалуйста, не теряй, – согласилась я. – А как тебя лучше называть? Игорем или Игнатом?

– Зови меня Игнатом. Я скажу, как почувствую себя Игорем.

На том и порешили.

Почти неделю мы находились в сладком забытьи. Не помнили, когда ели или пили. Ега приносила ребенка только тогда, когда Добромил был голоден. Я не знала, что за нашим теремом течет река. Неглубокая, но нам хватило места, чтобы чувствовать себя вольно. Мы плескались в ней, смывая с наших тел следы страсти. И в ней же отдавались новым приступам желания. Я впервые оценила, что такое полное уединение. Нет опасности попасться под чужой взгляд, нет стыда быть уличенным в любовной игре, творимой вне постели.

Рано или поздно любая страсть утихомиривается. Вот и мы, наконец, вспомнили, что есть Ега и наш сын, хозяйство, которое требует участия. Нехорошо взваливать все на старушку, у которой, помимо нас, есть свои дела. Вспомнили мы и о расследовании, которое так внезапно забросили.

– Масленица на исходе, – напомнила нам о времени Ега, собираясь уходить. – Работы много.

Здесь, на уединенном островке среди странных холмов, время совсем не чувствовалось. Мне казалось, что уже вовсю идет травень, а, оказалось, что там, за горами, только завершается протальник, и готовится вступить в права снегогон.

Заболело сердце, стоило вспомнить о моем пророчестве смерти княгини Добронеги. Если я все правильно поняла, жить ей осталось всего ничего.

Мы дождались, когда уйдет Ега, и отправились исследовать холмы. Дитя взяли с собой. Игорь соорудил из куска тряпицы люльку и, обмотавшись ею, нес сына на груди.

Держали путь точно в том направлении, которое разглядели с крыши терема. Нам пришлось перейти реку вброд и миновать фруктовый сад, где уже завязались плоды. В приграничье все наперекосяк: зимы нет, а остальные времена года летят галопом. Оглянуться не успеешь, как природа отцветет, и наступит пора собирать зрелые фрукты.

– Жаль, я не видела, как утопают в цветах деревья, – сказала я, срывая с ветки зеленую вишню.

– Я тоже не видел, – буркнул Игнат. Ребенок не спал, и его маленькая ручка исследовала подбородок отца. – Боялся тебя одну оставить. На следующий год покажу сыну цветущий сад.

– Ты здесь собираешься остаться? – удивилась я.

– Я других мест не помню.

– Тебя ждет твой родной край, который сейчас отдан на поругание Горану. И не говори, что мы слабы и ничего не сможем сделать против него. Можем. Силой ли, колдовством ли, хитростью ли, но справимся. Кто-то же заставит его свести счеты с жизнью? А может, это будешь ты? Он уверен, что ты мертв, а тут такая неожиданность – воскрес истинный хозяин своих земель. Значит, за ним боги.

– Почему ты думаешь, что Горан наложит на себя руки? – Игнат нахмурился.

– Я ведаю, что он закончит свои дни на дереве. И будет закопан, как собака, на каком-нибудь перекрестке мордой низ, – убедительно произнесла я, но тут же вспомнила страшную смерть Бажены. Я так и не узнала, где место ее последнего приюта, и решился князь Олег противиться законам богов или нет.

– Вспомни, на каком дереве он повесится? – Игнат остановился и пытливо взглянул на меня.

– Кажется, дуб, – я напрягла голову. – Да, точно, дуб. Я помню резную листву.

Игнат невесело хмыкнул.

– Что? Что такое? – всполошилась я.

– Боги. Неужели они и здесь вмешаются? Ты знаешь, что дуб называется Перуновым деревом?

– Если захотеть, то везде можно найти божественные символы, – я откусила хвостик от зеленой вишни и сплюнула. Скривилась, почувствовав горько–кислый вкус. – Боги среди нас.

– Где еще ты видела их символы? – спросил Игнат и улыбнулся сыну. Поцеловал его пухлую ручку. Добромил подал голос. Мое сердце сжалось от нежности.

Игнат не стал ждать ответа, двинулся дальше. Его шаги были широки, и мне приходилось чуть ли не бежать за ним, поддерживая полы длинного сарафана.