Ведьмин костёр: обожжённые любовью

Со стороны казалось, что холм выполз из-под этих дверей, выструганных из двух мощных деревянных створок, укрепленных металлическими скобами. На них висел огромный, но сильно проржавевший засов – его давненько не касалась рука рачительного хозяина. Место было похоже на заброшенное.

Держась друг за друга, мы спустились к этим дверям. Игнат передал спящего ребенка мне. Потрогал засов и, не найдя замка, дернул что было сил. Тот трухой рассыпался в его руках.

Створки распахнулись со скрипом.

– Смотри, похоже на зев, – сказал Игнат, отряхивая ладоши.

И правда, открывшееся подземелье походило на пасть чудовища, вывалившего язык. Найденный мною неказистый холм как раз и брал из этой пасти начало.

Оглядываясь и вздрагивая от всякого шороха, мы спустились вниз по длинному языку. Уже совсем скоро он обрел цвета, и при тусклом свете, идущем от выхода, мы различили, что под нашими ногами лежит тканая дорожка. Она привела нас к арочному входу. Стоило подойти ближе, как под сводом зажглась сотня огней. Они осветили просторную залу, в центре которой стоял огромный ткацкий станок. Дорожка брала свое начало из его нутра.

– Так вот отчего сотрясался наш терем! – произнесла я шепотом. – Не верю своим глазам! Станок Великой Ткачихи! Это же он, правда?

– Он сломан, видишь? – Игнат показал на скособочившуюся раму.

Я подошла ближе и увидела, что начатое и незаконченное полотно имеет огрехи. Оно то топорщилось двойными нитями, то было редким, словно бредень. В некоторых местах уток путался некрасивыми петлями. Этой нити просто не на что было опереться – основа под ней отсутствовала. Казалось, что на станке работала какая–то неумеха. На валяющемся на полу челноке нити тоже были намотаны кое–как, наспех.

– Не думал я, что все так плохо в мире Слави, – Игнат поправил раму, и станок жалобно застонал, но вскоре вновь с грохотом скособочился.

Я поняла, что уже слышала этот грохот. В тот день, когда испугалась и побежала в покои Игната. Выходило, что Великая Ткачиха с тех самых пор на станке не работала? А как же тогда полотно жизни? Оно должно ткаться при любом раскладе, ведь жизнь продолжается.

– Плохо только из–за того, что сломался станок? – спросила я, поднимая и отряхивая челнок.

Озираясь по сторонам, я невольно подметила разбросанные повсюду обрывки нитей, куски испорченного полотна, пыль и паутину по углам.

– Ты же слышала, как Ега рассказывала о появлении нового бога?

– Да, – я кивнула. – Но причем здесь новый бог и сломанный станок?

– Все связано с верой. У меня было время поговорить с Егой, и она поведала мне много чего необычного. Даже пугающего. Ты знала, что ведьмы, стерегущие источник, могут заглянуть в будущее?

– И что она там увидела?

– Скорую гибель старых богов. Когда одни боги приходят на смену другим, старые объявляются бесами. Чтобы люди перестали в них верить, начали бояться и ненавидеть. Все то разорение, что ты видишь вокруг, и есть результат утраты в них веры. Скоро люди пойдут сбрасывать со священных холмов идолов Перуна и Мокоши, Велеса и Даждьбога.

– А как же Лихо Одноглазое и Несреча? Разве они не защитят своих хозяев?

– Их уже ненавидят, а потому будут рады, если они сгинут в небытие. Не понимают, глупые люди, что Лихо – это наказание, посланное отступившим от веры или совершившим преступление.

– Без веры в наказание жить нельзя. Начнется беззаконие, – я не могла представить, что людей нечем будет сдерживать. Нет страха перед богами, нет ответственности, твори, что хочешь.

Мой мир рушился. Я теснее прижала к себе сына.

– Новый бог придумает свою кару, – Игнат обошел станок, потрогал провисшее полотно. – Люди будут отвечать за совершенные грехи и нарушение заповедей. А Лихо и Несреча уйдут вслед за старыми богами.

– А как же Ега? Нет никого добрее и справедливее ее. За что ее объявлять бесом?

– Все переврут и извратят, лишь бы в сравнении с новым богом старые выглядели злыднями. К Еге породят животный страх. Клала на лопату новорожденных, чтобы запечь в печи? Значит, ела людей. Шептала заговор? Значит, хотела свести в могилу. Где–то молоко скиснет, скажут – ведьма виновата. Забудут, что она любила детей и отводила беду.

Я закрыла ладонью рот.

– Кто же без нее будет стеречь источник?

– Источника не будет. Как и чудес, связанных с ним, – буркнул Игнат. – Появятся другие чудеса, которым люди начнут поклоняться.

Я видела, он тоже был расстроен, отчего злился и сжимал пальцы в кулаки. Нам обоим был дорог мир Слави.

– Я никогда не забуду, как Ега была добра ко мне и моему сыночку, – прошептала я, сглатывая слезы.

– И я не забуду. Скажи, как забыть Коляду, Масленицу или гуляния на Ивана Купалу? Это же народные праздники в честь наших богов.