Ну, что же, Марфе не жалко доброму человеку помочь, приготовила она нарочно для Акулины сбор из кореньев, что водятся только на Волчьем болоте, научила, как пить, сама же заговор за неё читала на полную луну брюхатую. А вскоре и понесла Акулина. Ох, и радости было! С той поры и дружили они с Марфой, как выдавалась минутка, прибегала Акулина к ведьме в гости, почаёвничать, словом перекинуться, новости сельские рассказать.
Вслед за Акулиной с другого конца села вывернули на центральную улицу ещё две бабоньки – соседки – Галка да Дарья, хохотушки и насмешницы. Вот и сейчас шли они под ручку, подобрав длинные подолы, и смеялись над чем-то, весело переговариваясь.
– Да только не всегда так было, – приподняла одну бровь Марфа, – Лет семь назад дело случилось. Рассорились всегдашние подружки в пух и прах. А после и в доме, что у одной, что у другой всё посыпалось – ребятишки хворают, скотина чахнет, огороды не р
Марфа их на лавку усадила по разным концам. Сама чан с водой достала да яйцо сырое. Чан на лавку поставила промеж баб, да хлоп – яйцо в воду и разбила. И ахнули Галка с Дарьей – яйцо-то чернёхонькое внутри оказалось, да мало того, стало оно в воде перекатываться, переливаться, и сложилась чёрная жижа в картину. Вроде как баба стоит у прилавка какого-то, да фигура у неё необычная, руки долгополые, чуть не до колен свесились. Строго глянула Марфа на притихших баб, спросила без улыбки:
– Признавайтесь, что вы этой бабе сделали?
Заревели обе, заохали, да тут же и признались Марфе.
Были они недавно в городе на ярмарке. Там баба одна игрушками деревянными торговала, сама она их вырезала и расписывала. Игрушки баские, затейливые, расписные – свистульки да матрёшки, лошадки да качельки. А вот хозяйка сама дюже некрасива, с лица вроде и ничего, а вот руки её чуть не до земли свисали. Услыхали Галка с Дарьей в толпе, как мужичок один другому рассказывал, мол, уродилась Анна такой. Замуж никто не взял. Родители померли. А она вот живёт, промыслом своим хлеб зарабатывает. Хорошая, мол, она добрая, да вот из-за таких рук никто к ней и не посватался. Галка с Дарьей услыхали, нет бы пожалеть бабёнку, а они по заведённой привычке смех подняли. Ладно бы промеж себя, так нет, люди их услыхали, иные тоже подхватили. И женщину ту обсмеяли. Заплакала та поначалу, а после игрушки свои в корзину поскидывала, да побежала прочь с ярмарки, а вслед бросила «Попомните ещё меня». Галка с Дарьей тем словам значения не придали, даже и не вспомнили про них, когда беды начались.
– А и зря, – сказала им Марфа, – Анну крепко вы обидели-обсмеяли, за то и наказал вас Бог. Слыхали, небось, как говорят? «Бойся слезы обиженного напрасно человека». Грех-то какой вы сделали! Над убогой поиздевались!
– Что же делать нам теперь?
– А то и делать, что идти к Анне и прощения просить.
– Мы бы и пошли, да где её искать? Она теперича, говорят, и на ярмарки приходить перестала.
– Ничего, найдёте, коли очень нужно. Язык до Киева доведёт, – бросила строго Марфа, – А уж такой, как ваши, и подавно. Сумели человека невиновного обидеть, сумейте и вину искупить.
– А порча?…
– Порчу вы на себя сами наслали, – бросила Марфа, – Думать надо, что языками-то мелете. Слово не воробей, вылетит не поймаешь. Сами себя и спортили. Думать наперёд станете. А дальше по накатанной пошло-поехало, зло ко злу множится, как собаки стали, друг дружку обвинять принялись.
Вздохнули Галка с Дарьей, взглянули друг на дружку, да только теперь уже без огня бесовского в глазах.
– Прости уж ты меня, Галка! – вздохнула Дарья.
– И ты меня прости, чего уж там, надо Анну искать, – ответила Галка.
Ушли они, и долго после того у Марфы не появлялись. А к концу лета радостные прибежали – с подарками.
– Нашли! Нашли Аннушку! Простила она нас!
– Вот и ладно, – улыбнулась Марфа, – Да запомните урок-то и впредь не мелите языками.