Ведьмин век. Трилогия

– Но они тебя убедили. – В его голосе не было вопроса, а только утверждение.

– Нет. – Она снова поняла, что врет, и быстро добавила: – Я ничего не обещала!

– Ты позвонила мне днем. Хотела рассказать?

– Да. – Эгле сжала зубы.

– Почему не стала? Из-за Лары Заяц?

– Да. – Эгле встала, не в силах усидеть на месте. – Потому что ты убил ее своим решением не вмешиваться. Не пытаться. Оставить все как есть. Даже не попробовать ее спасти!

– Всех спасти невозможно, – сказал он сухо. – Я через это прошел, а ты, со своими несбыточными мечтами, сегодня меня подставила.

– Помешала тебе стать Великим Инквизитором?!

Ох, как она пожалела о своих словах. В следующую же секунду, когда увидела его лицо.

– Прости, – сказала быстро. – Но… ты же мне тоже ничего не рассказываешь. Я не понимаю, как ты можешь даже думать… Что скажет Ивга… Ты же всегда все это ненавидел, борьбу за кресло, интриги…

– Не говори, о чем не знаешь, – он ощетинился.

– Да я ничего не знаю! – она уже с трудом сдерживалась. – Я подчиняюсь тебе, принимаю твои решения, сижу под твоим надзором и без твоего ведома не могу ни с кем встретиться! Ты говорил, в мир пришло что-то новое… ты был готов использовать этот шанс… А потом ты просто испугался, Мартин. Решил сделать вид, что ничего не случилось.

– Я испугался, – сказал он медленно. – Я очень испугался, когда ты оказалась в том кабинете, в Вижне. Ты… понимаешь, какой ценой тебя выкупили… у этой своры? Даже не кураторов-упырей… а у вековой инквизиторской традиции?

– А я ненавижу вашу инквизиторскую традицию. Я хочу разрушить вашу инквизиторскую традицию. Я не боюсь ни этих… упырей, ни тюрьмы, я уже вообще ничего не боюсь. Я хочу, чтобы этот проклятый мировой порядок перестал существовать, почему ты не хочешь помочь мне?!

– Ты меня не слышишь, – проговорил он глухо, устало и очень разочарованно.

* * *

«…и сказала сироте: ступай в лес и не возвращайся без хвороста. А был лютый мороз, но сирота не могла перечить, повязалась платком и пошла. Вошла она в лес, а хвороста нет – все завалило снегом и не видать ничего – темно, ветер задувает… Вдруг слышит: поют тонкие голоса и зовут ее. Пошла сирота и увидела огонек, и решила, что это костер и вокруг костра сидят добрые люди и ждут ее, и зовут. Пошла она на огонек и увидела высокую гору, а под ней глубокую нору, и в обе стороны идет лестница. И пошла она в гору, но тяжко идти, будто страшная ноша лежит на плечах и чужие руки цепляется за полы, не дают идти. И ослабела сирота, и видит: идет-то она в гору, а ноги ведут ее в нору, и шагают будто сами по себе…»

Камин сожрал бумагу, компьютерный диск был переформатирован, но мозг продолжал работу – как однажды запущенный ядерный реактор, который не остановится, пока не выгорит топливо.

Ивга ходила от стены к стене, не зная, как остановить захлестнувший ее поток. Это мог бы сделать Клавдий, но тот сидел перед остывающей чашкой чая и смотрел в пустоту, и этот взгляд приводил Ивгу в отчаяние.

«…Явились звери из тумана и пепла, пришел большой пожар, и ведьмы творили свои дела с утра до ночи: одна насылала болезнь, другая призывала зверей и разжигала пламя, а третья лечила людей и обещала, что напасти не вечны и придет век любви и покоя. Инквизиторы вошли в первое селение, пошли по домам и отыскали ведьму, и убили ее. Вошли во второе селение, и сельчане сами привели свою ведьму, и инквизиторы казнили ее. Вошли в третье селение, и ведьма сказала соседям: «Защитите меня, ведь я помогала вам». Но сельчане устрашились. Инквизиторы поволокли ведьму на казнь, и она сказала: «Лишь тогда придут в этот край покой и любовь, когда вода загорится, камни станут легче пуха, а соседи заступятся за свою ведьму, а если нет – то и нет». И инквизиторы сожгли ее…»

– Клав, – она остановилась на пороге кухни. – «Чистая» инициация существует.

– Да, – сказал он приветливо, но взгляд остался неподвижным. – Конечно.

Ивга поняла, что он не слышит ее, что он уходит все дальше и вернуть его нет возможности.

* * *

На улице моросил дождь.

Эгле вышла, сказав в пустоту: «Я куплю сигарет». На самом деле она не собиралась ничего покупать, ей надо было вырваться из-под одной с ним крыши, собраться с мыслями и прекратить истерику.

Блестели мостовые, отражая городские огни. Лужи на обочинах брались льдом, ледяные иголки прорастали, тянулись друг к другу, складывались в узоры – и разбивались под колесами, и снова пытались расти. Эгле шла, ни на кого не глядя, не узнавая города, в котором жила много лет, не узнавая свое отражение в тусклых витринах.

На перекрестке скучал таксист, из опущенного окна машины бормотал профессионально-бархатный голос:

– …Прежнего Великого Инквизитора много раз упрекали за чрезмерную снисходительность к ведьмам. Мягкость, объяснимую его личными обстоятельствами. Кто бы ни явился на смену господину Старжу, этот человек будет вынужден ответить на вызов времени: ведьм слишком много в нашей жизни. Им следует указать их место…

Эгле, не касаясь, не подходя к машине, отключила радиоприемник. Таксист озадаченно повертел ручку; Эгле прошла мимо, не глядя на него.