Ведьмин зов

— Слушай, — Эгле прокашлялась, — а почему ты тогда… когда я… эти подонки из «Новой Инквизиции». Почему ты тогда пришел без пушки?

— Потому что перед этим я был в ночном клубе, а там рамка. — Он вернулся на кухню, взял ножницы из ее рук и снял упаковку с пиццы. — А я не хотел светить жетоном, и вообще… Я не представлял себе масштаб проблемы.

Она протянула руку и коснулась маленького шрама на его скуле:

— Ты бы мог дождаться полиции. Не лезть в мясорубку. Те пару минут, что они тебя месили…

— Это я их месил. — Он слабо улыбнулся.

— Со мной бы они провозились дольше, — прошептала Эгле.

Он обнял ее — на этот раз крепко:

— Все, проехали. Ничего не было. Я не позволю никому тебя обидеть, никогда.

х х х

Клавдий не поехал в аэропорт. Телефон Мартина не отвечал. Клавдий вернулся во Дворец Инквизиции и занял старинные апартаменты, в которых много лет никто не жил. Призраки инквизиторов прошлого глядели из каждого зеркала, прятались за пыльными шторами, вздыхали под огромной кроватью. Клавдий бродил по скрипучему темному паркету, слушая, как шумит за окнами бессонный курортный город.

— Помоги ему, девочка, — бормотал он под нос, и призраки инквизиторов, наверное, удивлялись. — Хорошая, добрая, храбрая девочка. Я не могу ему помочь, мать не может ему помочь. Никто не может, кроме тебя. Спаси. Он ведь тебя спас. Долг платежом… Глупости, мы не на базаре, просто вытащи моего сына из ада, в который он провалился. Вытащи его обратно в жизнь…

Пискнул телефон, пришло текстовое сообщение от Мартина: «Спишь?»

«Нет», — тут же ответил Клавдий. И ждал несколько длинных минут, не перезванивая. Он так редко бывал тактичным. Быть тактичным — выматывает.

«Я хочу забрать свой рапорт», — написал Мартин. Клавдий широко открыл окно, впуская воздух с запахом моря. Ему показалось, что ночь превратилась в день и светит ярчайшее солнце.

«Хорошо, — написал он в ответ. — Завтра с утра».

«Но ты можешь сместить меня приказом», — появился текст на экране. Клавдий криво улыбнулся и написал: «Не считаю нужным». И добавил: «Спокойной ночи».

Умиротворенный и расслабленный впервые за долгое время, он опустился на кровать, лег, раскинув руки, как на пляже, и зажмурился. Его сын заслужил и высокое положение, и признание, но больше всего Клавдию хотелось, чтобы Мартин был счастлив.

х х х

Ивге приснился Мартин — это не был ни вещий сон, ни кошмар. Она толком не помнила, что происходило во сне, но открыла глаза в три часа ночи, одна в супружеской спальне, поняла, что видела во сне Мартина и что больше спать не сможет.

Встала, накинула халат, спустилась на кухню, заварила чай. Клавдий рассказал ей, что случилось в Однице, в общих чертах. Если бы она спросила о подробностях — Клавдий не скрыл бы, но Ивга не стала спрашивать.

Она вспомнила: Мартину было шестнадцать лет, разговор происходил здесь же, на кухне, только статуэток на полке было меньше и стояли они по-другому. Он пришел с занятий со странно просветленным, фарфорово-белым лицом, и, едва его увидев, Ивга поняла, что он принес ей что-то. Событие. Новость. Сейчас он скажет.

— Мама, я бросаю школу и иду в инквизиторский колледж. — Он не любил долгих предисловий.

Стоял жаркий, душный, солнечный май. На Мартине были светлые шорты до колен, голубая рубашка в тонкую полоску и школьный галстук. В юридической школе галстук был единственным элементом формы, а галстуки Мартин всегда носил идеально, аристократически, а под настроение — изобретательно. Ни Ивга этому не учила, ни Клавдий. Он сам как-то выучился.

— Почему ты так смотришь?! — Он забеспокоился. — Как будто я сказал тебе, что задушил щенка и взорвал детский садик!

— А отец знает? — спросила она, с последней надеждой протягивая руку к телефону.

— Да. — Он обрубил надежду. — Отец меня отговаривал, я обещал еще подумать, и вот, я подумал.

— Можешь мне сказать, зачем?!

Он изменился в лице, посмотрел растерянно, с недоверием:

— А ты разве… не понимаешь?

— Хочешь власти? — спросила Ивга.

И, надо сказать, это была одна из самых неудачных реплик в ее жизни. Потому что он теперь смотрел на нее, будто не узнавая. Будто удивляясь, что за человек тут внезапно перед ним воплотился.

— Тогда объясни, чего ты хочешь?! — Она уже почти кричала.

— Спасать ведьм от инициации, — сказал он потерянно.

В его мире, оказывается, это само собой разумелось, Ивга прекрасно должна была его понимать.

— Принимать решения за других?

— Инициация — не решение! Это… болезнь! Если бы я захотел стать хирургом, ты бы сказала, что я садист и мне нравится запах крови?!