— Что ей тут… медом намазано? — кашлянула, отгоняя мрачные мысли. — Зачем так рисковать? И какого черта она продолжает убивать, если получила то, что хотела? И… почему мы ничего не знаем ни о каких, мать их, тюрьмах? — у меня разболелась голова, и стало совсем не до воспитанности.
— Тюрьма — дело Верховных. И закрывать ее. И защищать от нее. Она — реальность, Уля. И появляется здесь каждые сто шестьдесят лет. Заранее ослабляя вас своим появлением. Порождая дефективных и «погасших». Но, повторюсь, она — дело Верховных.
Да конечно… И когда тетя Фиса потянет силу из Круга, и половина из нас уже никогда не очнется, это тоже будет делом только Верховных? А мне кажется, мы имеем право знать, за что умираем. Я опустила взгляд, пряча сомнения. Нет, нечисто дело. Скорее всего, наблюдатели в нем замешаны куда круче, чем подкупленным прикрытием и протекцией. Не они ли вообще заварили эту кашу с алтарями, бесами и ведьмой? Не они ли ее направляют? Уж больно неуловима.
И Гоша волей-неволей подтвердил мои подозрения, угнездившись с чашкой кофе у столешницы и ударившись в абстрактные размышления:
— В твоей сказке о Пламени есть один огрех. Природных Верховных нет и никогда не было, и мой новый источник… информации это подтверждает. Их создавали, а после смерти «уголь» благодаря летучести выбирал наследницу, — он уставился на иллюзорные портреты. — И если Верховные перестали рождаться, это говорит только об одном. Их «угли» остались там, откуда не улететь. Тюрьма, по преданиям, была спрятана в потустороннем мире. В мертвом мире, лишенном магии. Там, где, собственно, и мы все однажды будем.
Спрятали, да криво и косо, если периодически лезет и жизнь портит… Однако рыльце у наблюдателей в пушку. Этот проклятый мир давно держится на ведьминых плечах, без наших знаний и умений наблюдателям с нечистью не сладить. А без Верховных нам не сладить с крупной нечистью. Испугались, когда Верховные перестали появляться, выкопали сведения о свойствах крови и взялись вызывать бесов да плодить на убой потомков одержимых для нового Пламени? Да еще и тюрьма. Кто и как ее запирал в прошлый раз?
Наблюдатель продолжал вещать, кажется, забыв о моем присутствии. Немудрено, что он спятил на мозговых штурмах с толпой иллюзий… Однако — ведьма. Если она и была наблюдательской, то до первой «смерти». Наверняка сорвалась с поводка, решив использовать знания по назначению. И получить Пламя. И новую жизнь. И… еще что-нибудь, если, конечно, в тюрьме есть ценности, раз она тут вертится. Не верится, что Гоша копает столько лет неофициально. Влияние мыслеформы, конечно, существенно, но его можно перебороть. Нет, наверняка ищет ведьму, чтобы… вернуть на родину. И узнать, кто прикрывал столько лет.
— Что скажешь?
— Мне все это не нравится, — отозвалась рефлекторно.
Надо с Жориком посовещаться… Он любит подумать, порассуждать и понастроить гипотез. На свои мозги не жалуюсь, но сейчас… я пас. Нужен свежий взгляд со стороны.
— Что тебе вообще в этой жизни нравится?
— Сама жизнь. Остальное индифферентно.
Он посмотрел с иронией, но мне на его мнение было наплевать. Пусть думает, что хочет. Его право. Не мое дело. Мое дело… хуфия. И, кстати…
— Что ты говорил про эксперименты? Для чего в архивах создавали хуфию?
Гоша достал из заднего кармана джинсов телефон и сунул мне в руки.
— Открывай папку с фотографиями и листай назад.
Снимки — очень качественные для неважного освещения. Льдистые знаки на стенах. Семисоставная нежить с кровавой улыбкой. Моя взъерошенная персона с разводами пыли на напряженной физиономии. Двусоставная хуфия, спускающаяся по ступеньками. Горящие факелы.
Я перелистывала фото за фото, с содроганием вспоминая архив. Кирпичные стены и кровь… знаками. Там, где встречались первые хуфии, стены пестрили кровавыми символами, один в один с льдистыми — ветвями морозных узоров. То, на что я не обратила внимания, рассмотрел глазастый наблюдатель. И — далее. Мумия на скамейке. Алла, царствие ей небесное… Трещины на асфальте. Стоп. Трещины на асфальте… Я моргнула, присматриваясь. На мгновение почудилось, что картинка поплыла, но… Подучилось. От усталости, не иначе. И…
Я быстро пролистала фотки вперед и всмотрелась в льдистые знаки.
— Да, — подтвердил мой собеседник. — Похоже, она создает хуфию.
Я сглотнула. Этого еще не хватало… Семисоставная оскалилась на меня с темной фотографии, в серебристых глазах снежными искрами застыл голод. Я почувствовала себя ужасно уставшей. А пошел он к лешему со своими вопросами… Мой мозг не способен усвоить разом и то, что наблюдатель накопал за десять лет, и то, что ищет сейчас. А без возможности усвоения и понимания я отказываюсь участвовать в процессе.