Ведьмина гора

…Что же ты плачешь, Макарова Ира, где-то в забытом, медвежьем углу? То, что осталось от старого мира, медленным шагом уходит во мглу. Дом покосившийся, ветхие ставни, ветром повыбит, стоит частокол. Значит, пожалуй, что неспроста мне снится порою Старый Оскол.

Вот он, осколок далекого быта, в сердце засевший, болящий во мне, повесть, которая не забыта, люди, живущие в дальней стране: жизнь там подобно улыбке сатира, Старый Оскол, как оскал забытья. Что же ты плачешь, Макарова Ира, словно забытая юность моя?

Скажите ей, если встретите… ( О прошлом, живущем в нас и подающем знаки )

…Я знаю женщину, которая – как никто-либо другой, – великолепно толкует сны, как хирург, препарируя каждую деталь, достигая совершенства в толковании, вытаскивая на свет божий информацию, прятавшуюся в глубинах подсознания и обретающую в снах странные, порой причудливые очертания.

Но я сейчас отнюдь не о толковании снов, а – снова и снова возвращаюсь к этой теме – о постоянном присутствии в моей судьбе рыжей-рыжей девочки из школьного детства.

Ирина Макарова.

Так ее звали.

Так зовут и сейчас, если она не взяла фамилию мужа (что с того, если и взяла?!), с которым в конце восьмидесятых, после известных бакинских событий, очутилась в городе Старый Оскол, соскользнувшим каким-то макаром (опять отзвук Макаровой) на территорию Белгородской губернии. Старый Оскол.

Ира Макарова – старый осколок прошлого, не причиняющий никакой боли и тревоги, но иногда – как котенок лапкой – внезапно касающийся тебя, словно напоминая: я – здесь.

Да, время от времени Ира Макарова приходит в мои сны. Причем такое ощущение, что она приходит, чтобы сообщить о себе, рассказать о том, как она живет и что сейчас чувствует. И… опять исчезает.

Однажды она появилась в облике женщины, которую я вообще не узнал, и только голос ее, не тронутый распадом возраста, вернул меня к прежней Макаровой.

К слову сказать, не так было много этих встреч; иногда сны запоминались до малейших подробностей, иногда всплывали какие-то осколки, которые и вовсе не поддавались склейке.

А недавно Ириша – неслышно – шаловливо – снова пожаловала в гости. И была она такой, какой видел я ее лет тридцать пять лет назад, встретившись с ней – случайно, не чаял – в третьем микрорайоне города Баку – убогом, признаться, районе нашего обитания. Была Ириша легкой, стройной, изящной, рыжей-рыжей, и веснушки отнюдь не портили ее лица, а придавали ему неизъяснимую прелесть. Такой она пришла и в мой недавний сон: мы сидели в какой-то комнате – а может, это был трамвай?! – смотрели друг на друга так, будто не расставались, я взял ее руку в свою, она не отняла ее, лишь улыбнулась нежно, и тогда я стал целовать ее пальчики, перецеловывая каждый, и ей нравилось это.

…А дальше – провал.

Или, как писал Мандельштам:

Наступает глухота паучья,
Здесь провал сильнее наших сил…

Да, как я ни силился…

А впрочем…

Если вдруг в городе Старый Оскол – о, скол прошлого! – кто-то встретит женщину, которая приходит в мои сны, – Ирину Макарову, – передайте ей, что я по-прежнему помню ее, но недавний сон с ее участием так и не разгадал…

«Жизнь как уходящая тень», – говорит Талмуд.

Чья это тень – тень от башни или тень от дерева? Ни то ни другое; это – тень от летящей птицы…

А летящая птица – это наша память, она и есть залог сохранения жизни.

По словам их… ( Оборванный диалог )

По словам их угадайте то, о чем они умолчать сумели…

Станислав Ежи Лец

– А на самом деле?

– На самом деле есть только то, во что веришь.

– Ну, не совсем так.

– Почему?

– Знаешь, иногда видишь в человеке то, чего он сам в себе не видит.

– Так мы всегда видим в любимом человеке нечто необыкновенное. Или не в любимом. Просто желанном…

– Оно и есть это необыкновенное. Просто очень часто те, кого мы любим, отказываются в это верить.

– Любимых не надо звать, уговаривать. Любимые – рядом.

– Рядом могут быть только призраки из прошлого. Любимые всегда далеко.

Мост над водами

…И он вспоминает эту мелодию, да-да, она так и называлась – «Мост над водами»; он услышал впервые эту мелодию у себя дома, лет двадцать назад; была старенькая пластинка в потрепанной обложке; и оркестр Мишеля Леграна… он озабоченно трет лоб, при чем тут Легран? нет, эту мелодию играл оркестр Поля Мориа; пластинка слегка поскрипывала под корундовой иглой, и мягкая, невесомая мелодия заполняла все пространство комнаты; мама, как обычно, в это время проверяла школьные тетради, папа был на работе; а у него был выходной; и он давно собирался послушать эту пластинку, которую ему продал насмешливый горбатенький Юзеф; Поль Мориа, у многих тогда была эта пластинка, и музыка на ней звучала легкая и стремительная, как мост над водами…