– Да черт с ним! Можно бы, конечно, продать…
– У тебя что, денег нет?
– Скоро не будет. Сократили меня, Любовь Михайловна…
– Не бойся, не пропадешь, пока работу ищешь, буду понемногу взаймы давать. И Пашка не откажет.
– Спасибо, Любовь Михайловна. Может, и придется.
– Тебя не из-за нее сократили? Ну, что отпрашивалась с ней ездить?
– Да нет, меня в тот день сократили, когда она приехала.
– И столько дней молчала? Свинья ты! – с сердцем сказала соседка.
– Ты что ругаешься, Михална? – спросил дядя Паша.
– Ее уж полмесяца как сократили, а она никому ничего не сказала.
– Наташ, может, к нам в гастроном продавщицей пойдешь?
– Да какая, к черту, из меня продавщица?
– Ну, все-таки…
Когда мы с Любовью Михайловной пришли переправлять Свету на мой гостевой диван, я с острой жалостью поглядела на ее бледное лицо и всклоченные волосы, представила себе полосу на ее тонкой шее, сейчас прикрытой покрывалом, и снова испугалась. Господи, а соседи-то какой ужас пережили! И дрогнувшим голосом спросила:
– Любовь Михайловна, выпить не найдется?
Она возмущенно вскинулась, но тут же размякла и сказала:
– И правда, надо. Пашку зови, выпьем по стопочке.
И полезла в буфет. Налила из графина настойки собственного изготовления: нам – по пузатой рюмке, дяде Паше – граненый стакан.
Когда я поднесла рюмку Свете, та запротестовала:
– Мне нельзя, наверное, укол же делали…
– Столько времени прошло, вся дурь уже выветрилась. Так что добавить не мешает, – со знанием дела сказал дядя Паша.
Не люблю я сладкие вина. Выпила с отвращением, но почти сразу ужас меня отпустил. И мы повели Свету в мою комнату.
– Ты спи, Света, я с тобой посижу. А хочешь, песню спою? Петь я, правда не умею, зато все песни твоей мамы помню. Вот, например:
Я на святки гадала, судьбу я пытала,
Я колечко снимала, его вопрошала:
Ты катися, катися по блюду, колечко,
Расскажи, кто мое успокоит сердечко.
Катилось колечко, да с блюда упало,
Знать, счастье мое по дороге пропало.
Нет, не то я пою!
Света фыркнула. Потом смех перешел в плач:
– Наташа, нет у меня счастья! Семьи нет, жилья нет…
– Раз-два, расчет окончен. Чего у тебя еще нет? Здоровья, красоты? Достаточно! Образование хорошее, знание языков, умение себя вести! Да будь у меня такой багаж, я бы… да я бы… – я задохнулась от возмущения. – Да тебе бы мой багаж!
– А что у тебя? Ну, не получилось с первым мужем. Можно подумать, нельзя завести второго.
– Был и второй. К счастью, не расписывались. Да ну их, кобелей! У меня даже подруг нет! (Инку я уже сбросила со счетов, хотя еще ничего не доказано). А ты заметила, что при большом количестве родни меня все избегают?
– Да? – удивилась Света. – А мне казалось, тебя все достали своими визитами.
– Не так уж часто ко мне приезжают. И приезжают они в Питер, а не ко мне. А меня они, наверное, боятся…– Света засмеялась. – А ты послушай, ты еще меня не знаешь…
Долго я рассказывала ей про мой дар, в который я не верила, зато окружающие верили безоговорочно.
– А знаешь, я тоже поверила, – сказала Света серьезно. – Мне мама про таких рассказывала.
– Про каких «таких»?
– Ты слышала про нашего утятинского демона?
– Ну да, если хочешь кого-нибудь убить, надо пройтись босиком по Крипте, и демон убьет твоего врага. Это сказки для младшего школьного возраста.
– Сказки – не сказки, да у некоторых исполнялось. Но вот что интересно. Есть утятинцы, которые, как ты, обладают какими-нибудь сверхъестественными способностями: болезни у людей видят, могут руками боль снимать, будущее предсказывать, пропавшее находить, глаза отводить… да много всего разного! Мама говорила, что такие способности получают те, кто был в утробе матери, когда она босиком по кладбищу прошла.
– Но родительница никого не убивала тогда! Это точно! Кому она могла смерти пожелать? Только Кремеру. А он жив по сию пору.
– Ты же знаешь, что не все желания демон исполняет. Но кто знает, как меняется человек, пошедший за помощью к нечистой силе, помогла она ему или нет?
– Ох, Света, теперь еще и ты будешь меня демонизировать!